Тайна мертвой царевны - [77]

– Помню ли я?! – возмущенно воскликнул Верховцев.

– У меня есть достоверные сведения, что провалом операции мы обязаны каким-то людям, которые были прежде связаны с Особым корпусом жандармов.

Верховцев покачнулся:

– Что вы имеете в виду?

– Пока ничего, – сказал Иванов. – Кроме того, что из этого корпуса в деле участвовали двое: вы и я. Про себя я знаю совершенно точно, что я не предатель.

– Видите ли, я про себя тоже совершенно точно знаю, что я не предатель, – спокойно парировал Верховцев. – Более того: убежден, что и вы не предатель. Иначе та, чье спасение было вам поручено, тоже погибла бы.

– С ней… все хорошо? – с трудом выговорил Иванов.

Верховцев пожал плечами:

– Очень тоскует, очень беспокоится, поет… слышали ведь? Одно и то же поет. Но вернемся к предательству. Вы были знакомы в Петербурге с Подгорскими?

Иванов пожал плечами:

– Не припомню таких.

– А фамилия Богданов вам что-нибудь говорит?

– Ничего.

– Среди моих сотрудников до тысяча девятьсот четырнадцатого года значился Алексей Степанович Богданов, – начал рассказывать Верховцев. – Он начинал работу с Филатовыми, но потом провалил одно дело, другое и был уволен в отставку. Богданов приятельствовал с Маврикием Семеновичем Подгорским, который тоже работал с Филатовыми, был на хорошем счету, однако умер в семнадцатом году. Перед смертью он просил меня помогать его семье, сыну. Может быть, взять его на службу. Но Павел Подгорский оказался ни на что не годным бездельником, и я не смог и не захотел исполнить просьбу его отца. К тому же, в отличие от старшего Подгорского, младший был сторонником Керенского. Мы расстались если не врагами, то и не по-дружески. Впрочем, я и думать о них забыл. И вот позавчера мне случайно попало в руки одно письмо. Его написала Вера Инзаева своей подруге Маргарите Хитрово. Написала еще до появления Наты в Петрограде. Вера была неизлечимо больна и этим письмо прощалась с Ритой. Но там есть строки, которые меня насторожили. У вас есть ручной фонарь?

– Конечно, – кивнул Иванов, доставая из кармана походный фонарик, который работал, только если постоянно нажимаешь на пружину-рукоятку. Зато не было проблем с батареей, которая вечно разряжалась или текла в самый неподходящий момент.

Лампочка горела тускло, однако достаточно для того, чтобы Иванов смог пробежать взглядом по аккуратно написанным строкам, выхватывая только основное:

«Ритка, дорогая, совершенно не уверена, что выйдет еще оказия в Москву, поэтому хочу проститься с тобой сейчас. Сегодня узнала, что врачи оставляют мне три, много четыре месяца. Самые худшие подозрения подтвердились… иногда бывает очень тяжело… Было одно счастье – любовь к Вите Дунаеву… да и та вся вышла. Виктор исчез – возможно, погиб. Вот и меня скоро не будет, может быть, на том свете повидаемся с Витей, с Олечкой, с Татьяной и всей семьей…

Молю бога, чтобы послал мне на пути какого-нибудь душегуба. Главное, чтобы одним ударом…

…Поговорить больше не с кем… Подгорские, кроме всего прочего, хают самым отвратительным образом несчастных убитых в Екатеринбурге, злорадствуют на их счет, что мне глубоко отвратительно и непереносимо. Из-за такого же отношения к семье я выгнала вон и Степана Бородаева – помнишь, был у меня такой поклонник? Он теперь в Москве, да и живет поблизости от тебя, в Спир. п-ке, кажется, дом 12/9. Ты должна его помнить. Держись от него подальше. Оказывается, и среди наших могут быть люди весьма опасные и скользкие, что так ужасно показал февраль 17-го года. Кроме того, до меня дошли некоторые слухи о генерале Д., сподвижнике адмирала К., – собственно от Подгорского. Этот Д. для Павлика, для Степана царь и бог, а по-моему, просто сумасшедший. Он выставляет себя ярым сторонником семьи, однако у него навязчивая идея разрушения всего, что свято для русского народа. Он готов на все, лишь бы возбудить в этом народе еще большую ненависть к большевикам. Павлик и Степан тоже это исповедуют. Как же это страшно, как жестоко по отношению к несчастной России… Они погубят ее так же верно, как губят современные мараты…»

Иванов прикрыл глаза, постоял молча, подумал. Вспомнились слова Александра Федоровича Кирсты о том, что, по приказу Дитерихса, в Петрограде и Москве создается некая тайная организация, которая должна уничтожить последний след, о том, что Кирста подозревает: именно Дитерихс стоит за провалом операции по спасению царской семьи, потому что кто-то из императорской семьи, чудом оставшись в живых, оказался бы серьезным осложнением в случае победы над большевиками, ибо монархия стала бы той силой, перед которой на сей раз не устояла бы демократия.

«Ни Колчаку, ни Дитерихсу не нужен живой государь – им нужно обострить ненависть народа к его убийцам. Они думают, что эта ненависть будет куда большей движущей силой. Они ошибаются, это мне совершенно ясно!» – сказал тогда Кирста.

О том же писала и эта умница – Вера Инзаева. А еще она назвала имена…

– Извините, Петр Константинович, – сказал Иванов. – Извините. Значит, предателями оказались дети ваших сотрудников. Они вошли в одну из организаций, которым покровительствовал Дитерихс, и… Осталось только встретиться с этими людьми.