Тайна Люка Эббота - [7]

Глава 3

— Марк! Ты не должен это делать! Я запрещаю тебе!

Марк Пикок умоляюще посмотрел на мать:

— Это единственный путь, единственная наша надежда удержаться здесь. Ты ведь не хочешь поселиться в утлой квартирке где-нибудь в захолустном приморском городишке?

— Нет, — передернула плечами мать, — но пускать незнакомых людей… это слишком ужасно. Я не желаю, чтобы они тут жили, это не те люди, которых я бы желала пригласить в свой дом… Это означает — брать деньги за притворство.

— Но деньги — это то, ради чего все затевается. — Марка охватило чувство безнадежности. Это был не первый разговор на эту тему, и Марк устало молился в душе, чтобы он оказался последним. — За неделю я продал три антикварных вещи на общую сумму менее чем пятьдесят фунтов, а с приходом зимы дела пойдут только хуже. Ты, конечно, можешь и дальше тешиться, воображая себя помещицей, но у нас в банке на счетах нет уже денег для того, чтобы выкупить первый заклад, тем более — второй. Как только наш капитал упадет ниже этого уровня, управляющий банком начнет придерживать мои чеки.

— Марк! — ужас ее был неподделен.

— Я же не сказал, что он станет аннулировать счета, хотя и до этого недалеко. Но чеки будут проходить с трудом. Нянчиться с нами он не станет. Я же всегда мечтал нянчиться с собственными детьми.

— Но ты даже не женат.

— В этом нет моей вины: ты ведь не одобрила ни одной из моих девушек. Ты способна напугать любую…

Его мать моментально вышла из себя:

— Но и ты ведь не привел в дом ни одной приличной девушки, — так что же я могу поделать?! Я не понимаю, зачем я отдавала тебя в такие дорогостоящие школы; в тебе они не воспитали никакого вкуса, не внушили уважения к традиционным ценностям. А мужчина твоего положения…

— У меня нет никакого «положения», мама! Никакого, кроме полурабского, вызванного растущей тяжестью непомерных расходов в этом доме, — с упреком ответил Марк. — Если бы не сумасшедшее завещание отца, написанное в то время, когда я был ребенком…

— Так ты до сих пор ребенок! — набросилась на него мать. — У тебя нездоровая тяга к блестящим игрушкам. Последняя потаскушка кажется тебе принцессой.

— Дженифер Имс вряд ли можно назвать потаскушкой.

Внезапно мать смутилась:

— Так, значит, теперь ты подумываешь о ней? Об этой? Я-то думала…

Он вспылил:

— Так что? Что ты думала?

Мать отвернулась:

— Слухами земля полнится. Нельзя быть совершенно вне контакта с людьми.

— Я ничего не слышал и ничего не знаю, — отрезал он. — Будь добра, выражайся конкретнее.

Она собралась было сказать что-то, но передумала:

— Нет, дорогой, мне не нужно было говорить. У мальчиков свои игрушки. Я просто думала, что у тебя с Дженифер Имс все кончено.

По всей видимости, в последней фразе заложен был вопрос.

Он сжал кулаки.

— Мы с ней оба — занятые люди. И то, что мы не видимся, ничего не значит. Ее профессиональная жизнь…

Мать фыркнула:

— Копаться во внутренностях незнакомых мужчин — вряд ли приличная профессия для леди.

— Бог мой! Ты невозможна, мама! Ты нарочно пребываешь в своих допотопных представлениях, дабы создать себе определенный имидж, — или они плод твоего невежества?

Она предпочла игнорировать выпад.

— Что же касается ее семьи — вряд ли они люди нашего круга. Ее отец, полагаю, бросил службу, чтобы «найти себя», и теперь малюет второсортные картины где-нибудь в рыбацкой деревушке…

— Ее отец — прекрасный живописец, пейзажист; живет в Сен-Айв и является членом Королевской Академии живописи.

Она не слушала:

— …а ее мать — сочинительница или что-то в этом роде. Наверняка вся в сандалиях и бусинках, вроде этих хиппи, что толкутся в торговом центре. — Она внимательно посмотрела на Марка, чтобы удостовериться, что ее колкости достигли своей цели, и была разочарована, когда увидела на его лице выражение терпеливого несогласия. Нужно было менять тактику. — Впрочем, ее тетушка — член церковного комитета, мы работаем вместе. До замужества она была Дебенхэм. Я нахожу ее приличной женщиной, хотя и несколько странной, как все Дебенхэмы. Но ее дядя! — Гнев в ней одержал верх, как часто бывало. — Ужасный человек! Ужасный!

Марк, наконец, разжал рот:

— Ужасный — потому, что поведал тебе некоторые простые истины…

— Не будь глупцом.

— Ты хотела бы, чтобы я женился на какой-нибудь ужасной дуре из так называемой хорошей семьи, которая будет вечно пищать вокруг меня, указывая, что мне сказать и какой вилкой пользоваться. Так знай: я не желаю. Это было бы моей полной капитуляцией. Да и, честно говоря, одной тебя уже достаточно, черт возьми. Мне же нужна сильная, краснощекая деревенская девица, которая не боится запачкать руки в грязи.

Его мать, маленькая, тщательно и дорого одетая женщина с завитыми седыми волосами и трясущимися руками, поежилась.

Марк готов был ударить ее — и сделал бы это, если бы только это возымело эффект, если бы только он сумел пробиться через стену глупой фантазии, которой она отгородилась от мира. В свои пятьдесят шесть лет Мейбл Пикок Тобмэн держала стоическую оборону против Времени, которое одолевало ее тело, разум и образ жизни.

Поместье семьи Пикок, Пикок Мэнор, представляло собой массивный и красивый дом и несколько акров земли в Котсуолд гардэнз; по восточной границе его тянулись земли недавно восстановленного монастыря. Монастырский центр творчества и ремесел возник только после нелегких препирательств с миссис Тобмэн. Она доказывала, что Центр уничтожит «экологическую среду» Пикок Мэнор, хотя, по правде говоря, одного Центра было бы недостаточно для такого масштабного деяния. Сам особняк являл собою памятник безвестному архитектору, который создал его несколько веков назад. Говорили также, что сам Кэпэбилити Браун приложил руку к созданию парка, но Марку не удалось раздобыть письменных свидетельств тому в Книгах домовладения, которые были сохранены в целости, написаны дотошно — и сами по себе являлись памятниками истории. Будучи архитектором по призванию и по незаконченному образованию, Марк находил дом неиссякаемым источником вдохновения и комфорта. Но в то время как его мать видела в доме лишь показатель социального статуса и место проживания, Марк видел дом в целом, как произведение искусства.