Тайна любви - [14]

Это было чудовищно!

Молодая женщина с ужасом старалась отогнать от себя эту мысль, а между тем все, ею пережитое, виденное, слышанное и лишь теперь в эту бессонную ночь передуманное, говорило, что это так.

В то время, когда уже довольно позднее, но сумрачное петербургское утро пробилось сквозь опущенные гардины спальни молодой женщины и осветило ее лежащею на кровати с открытыми опухшими от слез, отяжелевшими от бессонной ночи глазами, граф Владимир Петрович только что уснул у себя в кабинете тем тяжелым сном кутившего всю ночь человека, которым сама природа отмщает человеку за насилие над собою дозволенными излишествами.

Когда он проснулся, был уже второй час дня.

Подняв с подушки свою отяжелевшую голову, граф обвел вокруг себя посоловелыми глазами и начал с усилием припоминать происшествия минувшей ночи.

Он чувствовал себя совершенно разбитым физически, и к этой усталости тела с наплывом воспоминаний присоединилось нравственное утомление.

Воспоминания были не полны и отрывочны, но в общем он сознавал лишь одно, что он в первый раз изменил своей жене.

Но куда девалась его жена? Он не нашел ее, вернувшись в кабинет. Положим, он задержался довольно долго в веселой компании. Но она могла подождать. Она — его жена.

Он припоминал, что он тотчас хотел ехать домой, но Маруся так мило просила его остаться… Он был очень пьян и позволил себя уговорить, она его раззадорила тем, что сказала, что жена его бросила, а он бежит за ней просить прощения.

Он остался и потерял власть над собой.

Им овладела Маруся.

Но куда девалась его жена?

VII. Объяснение

Люди своих ближних судят по себе.

Закоренелый проворовавшийся негодяй не может допустить существования честных людей. По его мнению, это такие же, как и он сам, негодяи, но более ловкие, счастливые, а потому и не попавшиеся.

Этим он старается заставить умолкнуть все-таки порой просыпающийся в его черной душе голос совести.

С графом Белавиным случилось то же самое.

Совесть зашевелилась в нем при мысли, как он посмотрит после того, что случилось вчера, в глаза своей жены.

Он старался заглушить этот голос, обвиняя ни в чем неповинную молодую женщину.

Это старание было так искренно, что граф стал испытывать муки ревности.

«Куда скрылась Конкордия из ресторана?»

«Домой… — отвечал он сам себе. — Но домой ли?.. Дома ли она и теперь?»

Он иронически улыбался.

Стоило, конечно, спросить прислугу, но, во-первых, подобные справки унижали его в собственных глазах, и во-вторых, и это было главное, граф был так пьян, что не мог дать себе положительного отчета, в котором часу он покинул свою жену, сколько времени провел в соседнем кабинете, и, наконец, когда обнаружил исчезновение графини.

Кроме того, в его уме жило все-таки некоторое сомнение, умеряющее муки ревности. Что если это сомнение исчезнет?

Что если прислуга скажет, что графиня вернулась домой утром, или что графиня еще не возвращалась.

А такой ответ возможен!

Так, по крайней мере, думал Владимир Петрович.

Оправдывая себя в своих собственных глазах, он строил это оправдание на все большем и тяжком обвинении своей жены.

В конце концов виновность ее казалась ему доказанной.

«Возможно ли, — уже воскликнул почти уверенно граф, — правдоподобно ли, чтобы эта женщина, такая молодая, такая прекрасная была чудовищем лицемерия и вероломства… Могли он так ошибиться, он — такой знаток женщин, умевший с первого взгляда, по мимолетному выражению их лиц определять их характер и темперамент».

Злоба против жены, подогреваемая сознанием своей вины, все сильнее и сильнее клокотала в сердце графа.

— Зачем она убежала? Куда она ушла?

Он чувствовал, что это необходимо ему узнать — иначе неизвестность была мучительнее самой горькой истины.

Граф стал одеваться и к двум часам — часу завтрака — вышел в столовую.

Комната была пуста.

— Где же графиня? — деланно равнодушным тоном спросил он у стоявшего около буфета человека.

Голос его все-таки был несколько хрипл и дрожал.

— Их сиятельство еще не изволили выходить из своих комнат… — почтительно отвечал лакей.

— А… — произнес граф и незаметно облегченно вздохнул.

Графиня была дома.

Владимир Петрович отправился в ее комнаты.

Он застал ее одетою всю в черном, стоявшею у окна и рассеянно смотревшую на улицу.

Комната, в которую он вошел, была маленькой гостиной графини, за ней следовал будуар, а затем спальня, через умывальную соединявшаяся с кабинетом и уборной графа.

Он ранее хотел пройти на половину жены через спальню, но дверь из его уборной оказалась запертою со стороны помещения графини.

Маленькая гостиная положительно была лучшим и уютненьким уголком всей великолепно отделанной квартиры.

Она была угловая и масса света лилась в четыре окна. День был солнечный — редкий в Петербурге. Розовая обивка стен и мебели, такого же цвета портьеры и занавеси, громадное венецианское трюмо, этажерки со всевозможными obgets-d'arts из фарфора, бисквита и бронзы, громадный во всю комнату пушистый ковер, — все делало этот уголок веселым и приветливым, какою была и сама хозяйка, только сегодня в своем черном платье со строгим выражением несвойственной ей серьезности на лице, она производила резкий контраст обстановке ее любимого уголка.