Тайна леди - [99]

Однажды она спросила его об этой броши.

– Воробей? – сказал он, когда они прогуливались по саду. – Я приобрел его после смерти моего отца, сам не знаю почему. Меня всегда интересовала эта история. Зачем воробью убивать дружелюбную малиновку? Был ли он наказан за это? Там ничего не говорится. Полагаю, я просто думал о смерти.

– И понимал, что твои дни как Кок-Робина сочтены. – Она процитировала конец стишка: – Все птицы в небе плакали и рыдали, когда услышали колокольный звон по Кок-Робину. – Она сжала его руку. – Для меня он никогда не умрет.

– И это тоже, – сказал он, блестя глазами, и так было, когда он рассказал ей о более грубом значении слова «кок».[21] Она снова рассмеялась, охваченная воспоминаниями.

Пришла Порция спросить, готова ли Петра, и она вышла, чтобы отец взял ее за руку и отвел в часовню. Там она увидела Робина в роскошном костюме из темно-синего бархата с теми сапфирово-бриллиантовыми пуговицами, которые она помнила. Она едва сдержала смех.

Здесь была и мать Робина, его сестры и братья. Его мать, к удивлению Петры, скорее не одобряла, чем одобряла преданность Петры их общей религии. Петра заверила ее, что согласна, что ее дети будут воспитываться в протестантской вере.

Она была умная, энергичная, гордая женщина, вдовствующая герцогиня Хантерсдаун, привыкшая всегда всем руководить. Она также привыкла иметь Робина при себе и была не слишком счастлива из-за происхождения Петры, но внушительное приданое и влиятельные связи сыграли свою роль. И конечно, их объединяла любовь к Робину.

Даже Кокетке нашлось здесь место, она сидела у ног Робина с поистине королевским достоинством.

Петра произнесла свои клятвы, радуясь, что они обещали Робину то же самое, что и католические, и перед лицом того же самого Бога. По тому, как он произносил свои клятвы ей, она знала, что он говорит искренне. Она вознесла благодарственные молитвы матери и Богу, который привел ее сюда. Потом они с Робином прошли сквозь радостную толпу, чтобы поделиться своим счастьем со слугами ее отца, арендаторами, друзьями и соседями. День был знаменателен еще и тем, что это была годовщина свадьбы ее отца, и тем, что, как недавно объявили, маркиза ждет ребенка к Рождеству. Большинство людей здесь думали, что это просто повод порадоваться, но некоторые, особенно в семье, знали, что это означает. Ее отец и Диана знали о своем ребенке еще до появления Петры. Они были счастливы, но старые опасения все еще мучили их. Вот почему он воспринял ее как особое благословение, особое обещание. Странно, однако, было думать, что ее ребенок и ребенок Дианы будут почти одного возраста.

Петра повела Робина искать одну особенную гостью. Она посылала карету за миссис Уоддл, и пожилая женщина приехала с дочерью, зятем и одной из внучек, ясноглазой восьмилетней Тесс. Петра подарила им красивую одежду, чтобы они не ощущали неловкости.

Робин крепко обняла старушку.

– Вы были моим ангелом.

– Да ладно вам, – сказала миссис Уоддл, краснея. – Если человек не может предложить ночлег и немного супа, то куда катится мир? Вы прекрасная пара. Оба красивы и обаятельны.

Робин рассмеялся и поцеловал ее. Миссис Уоддл шлепнула его.

– Я вижу, с вами будут проблемы. Держите его в узде, дорогуша. Это единственный способ.

Петре показалось, что они все еще ощущают неловкость, поэтому повела их познакомиться с Харстедами. Она видела миссис Дигби, но эта дама избегала ее.

Когда стемнело, устроили фейерверк, но Петра и Робин уже ускользнули в ее бело-розовую комнату, где стояла их брачная постель.

– Чистая, – сказала она, улыбаясь, – но не для меня одной, слава Богу.

Им не нужны были слуги, потому что они сами раздевали друг друга, не торопясь теперь, когда у них вся жизнь была впереди, но борясь с безумным зовом страсти.

– Нет нужды спешить, – пробормотал Робин, – но зачем ждать?

Когда они соединились, взмывая все выше и выше, оглушающий грохот и треск возвестили о начале фейерверка.

Робин выдохнул:

– Ротгар в своем репертуаре.

Через некоторое время, когда воцарилась тишина, Робин прошептал:

– Есть только одно слово, которое хочется сейчас произнести, моя любовь.

– И что это за слово? – спросила Петра, счастливо улыбаясь.

– Блаженство, – ответил Робин.