Тайна лабиринта - [24]
Начнем со знаков с галочкой: №№3, 4, 7 и 11
Заметно, что один знак выпадает из ряда: №11 – сердце с галочкой наверху и со стрелкой, направленной вверх. Мы знаем, что блиссимволика – это идеографическая система, которая должна быть универсальной. Во многих культурах сердце считается вместилищем эмоций. Какое из оставшихся английских слов может быть связано с эмоциями?
Такое слово одно: прилагательное “веселый”. Если мы предполагаем, что символ №11 означает “веселый”, мы можем построить дедуктивную цепочку:
Если
Следовательно,
Три оставшихся существительных:
Два оставшихся прилагательных:
Глаголы
Аналогично можно установить значение всех 11 слов. Заметим, что многие английские слова отсылают к частям тела или их функциям. Это также может наводить на мысль о многочастной форме многих символов: такая форма может лучше передавать значение, которое является суммой компонентов.
Сталкиваясь с линейным письмом Б, Алиса Кобер и другие исследователи имели дело с подобной дедуктивной процедурой, заполняя тысячу ячеек. Но, к отвращению Кобер, большинство ее коллег брались за задачу не с того конца: пытались сначала определить язык, на котором говорили минойцы, а затем дешифровать их письменность.
У всякого, казалось, имелось собственное представление о том, какой язык сохранили таблички. (Майкл Вентрис, например, держался за ту идею, что это был забытый язык этрусков, пока за несколько недель до успешной дешифровки не прозрел.) “Можно доказать… что критяне говорили на любом известном языке, который существовал в то время – при одном условии: если не учитывать тот факт, что полдюжины других вариантов в той же степени логичны и справедливы, – объясняла в 1948 году Кобер на лекции в Йельском университете. – Один из моих корреспондентов утверждает, что критяне были кельтами по пути в Ирландию и Англию, а другой настаивал на том, что они связаны с полинезийцами”.
В отношении языка письменности Кобер предпочитала оставаться агностиком. “Мне интересно лишь, – сказала она однажды, – что именно писали минойцы”. Она настаивала, что таблички следует изучать лишь сами по себе и, исключив предрассудки дешифровщика, письменности нужно позволить говорить самой за себя.
“Мы можем говорить не о языке, а лишь о письменности, потому что система письма не прочитана, – сказала она однажды. – Так как все, что мы знаем о языке или о языках письменности, это то, что дает нам увидеть грамматология. Доскональное понимание всех письменных источников необходимо нам до выдвижения любых лингвистических теорий. В противном случае мы неизбежно будем ходить по кругу”.
К середине 30-х годов, имея в распоряжении две сотни надписей, Кобер начала прочесывать лес символов в поисках подсказок. Она начала считать.
Язык и письменность – даже отдаленно не одно и то же. В любом языке предложения могут быть разобраны на слова, а слова – на более мелкие части. Важно заметить, что эти части организованы, по словам антрополога Элизабет Барбер, “по принципу селекции и комбинации”. Письменность, которую используют для записи того или иного языка, будет отображать эти принципы.
Простой пример. В любой надписи, пишет Барбер, “каждый знак связан особым отношением с соседними знаками”. В итальянском языке, например, допускается, чтобы за s следовал f или g в начале слова: sforza (“сила”), sfumato (“туманный”), sgraffito (“рисунок, надпись”). Не так обстоят дела с английским языком – и только по той причине, что давным-давно он решил, как себя вести. В итоге многие знаки будут возникать бок о бок в определенных позициях в текстах на итальянском, но не на английском. Перевод в таблицу такого поведения помогает дешифровщику языка надписи сузить поле возможностей.
Страница из блокнота Алисы Кобер с рабочими записями.
Когда Кобер начала работу, она хранила таблицы в записных книжках. Всего за несколько лет она заполнит 40 записных книжек: “счетные книги” XX века, в которых она составляет перечни счетных книг бронзового века. Но во время Второй мировой войны и после нее бумага была в дефиците, и Кобер приходилось прибегать к ухищрениям (иногда даже к воровству), чтобы продолжать вести статистику. Когда записные книжки стали роскошью, она начала нарезать двух-трехдюймовые карточки из любой бумаги, которую могла найти: из церковных объявлений, почтовых открыток, обложек учительских журналов, бланков из библиотеки колледжа и т.д.
На лицевой стороне карточки Кобер мельчайшим почерком указывала статистику для отдельных знаков. Фрагменты текста на обороте выдавали происхождение бумаги:
Всего Кобер удалось заполнить более 116600 двух-трехдюймовых карточек, а также более 63300 карточек побольше (а в целом около 180 тыс.). Карточки поменьше она складывала в картонные блоки из-под сигарет (в них недостатка не было). Даже сейчас, спустя шесть десятилетий, открывая их, можно почувствовать легкий аромат табака.
