Тайна Красного озера - [36]

Я, очевидно, скоро вернусь. Если что случится со мной, вы получите дополнительные указания… Вам все ясно?

- Все ясно, Федор Андреевич, - с готовностью отвечал Титлянов, высокий сухощавый человек. - Завтра с рассветом выйдем…

При свете факелов, большое количество которых было заготовлено из березовой коры еще засветло, Черемховский и сопровождавшие его фельдшер, Мамыка и рабочий удачно переправились через Удом и. Впереди шел Мамыка с высоко поднятым факелом. Свет факела выхватывал из темноты проплывающие призраками стволы деревьев, свисающие со всех сторон ветки, узкую тропу и выступающие на ней оголенные корневища. Свежая лошадь шла быстро, чуя, что возвращается к человеческому жилью.

Шли быстро еще и потому, что пламя факела хорошо освещало тропу. Фельдшер и рабочий время от времени менялись ролями: один вел лошадь, другой держал большого, и наоборот.

Июньская ночь коротка. Всего три остановки было делано под покровом темноты. И вот уже забрезжил рассвет.

С восходом солнца они сделали двухчасовую передышку на открытом песчаном берегу Хунгари. Карамушкин дал больному лекарства. Состояние Черемховского не улучшалось, но и не ухудшалось. Но даже в этом тяжелом состоянии он был неприхотлив, покорно выполнял все требования фельдшера: пил микстуры, терпеливо сидел в седле, покачиваясь и не издавая ни одного стона.

К счастью, погода все время держалась хорошая - теплая, без дождя и ветра.

Карамушкин вел лошадь и придерживал больного в седле. Впереди шел Мамыка с высоко поднятым факелом.

Люди отдыхали через каждый час по десять минут, а через каждые шесть часов устраивали двухчасовой привал. Благодаря строгому соблюдению такого режима они сохраняли собственные силы и силы лошади и продвигались, не снижая первоначального темпа.

В полдень на вторые сутки они миновали стойбищескит, а к исходу третьих суток, считая с момента выхода на плато, перед утренней зарей их встретил многоголосый собачий лай в большом стойбище орочей.

- Ну вот, Федор Андреевич, - бодро говорил фельдшер, раскутывая Черемховского, - самое трудное позади.

Теперь я так думаю, что ваше здоровье в безопасности. Откровенно сказать, сильно опасался я в первый день нашего похода. Думал, не выдержите такой тряски на лошади.

Оказывается, организм у вас прямо-таки железный.

Никогда еще Карамушкин не был так горд собой, как в эту минуту! И как ему хотелось, чтобы все это почувствовала и Анюта!..

- Вот и хорошо, - говорил пободревший профессор.

- Может быть, и не нужно будет ехать в Комсомольск.

- Что вы, что вы, Федор Андреевич, у вас еще и не развился как следует процесс воспаления. Возможно, и не разовьется, тогда уж дело другое, но болезнь может принять всякий оборот. Спешить нужно, спешить!

Черемховского поместили в школе, в комнате Вачи, девушка не отходила от больного, пока отдыхал фельдшер, - он ведь не спал и часа с тех пор, как вышли с плато.

Весть о том, что в Комсомольск срочно везут больного начальника экспедиции, взбудоражила все стойбище, еще до восхода солнца возле школы собрались все мужчины, стихийно возникло собрание. Обсуждали вопрос о том, как быстрее доставить ученого в Комсомольск, председатель местного Совета остановил свой выбор на Актынке Бокача - одном из самых лучших батчиков. Ему в помощники назначался Мамыка, отлично знавший фарватер Хунгари.

Помимо этого, был выделен запасный бат, на который назначались еще два ороча - оба хорошие батчики.

Баты отчалили от берега в половине восьмого утра, на переднем вместе с больным помещались фельдшер, Мамыка и Актынка, на заднем - двое орочей и рабочий, длинные, долбленные из цельного дерева, узкие лодки с лопатообразными носами, отвалив от берега, быстро помчались, подхваченные течением. Орочи, вооруженные длинными тонкими шестами, ловко управляли батами.

Они мчались весь день и всю ночь, освещая путь факелами из березовой коры. Карамушкин без конца восхищался уменьем Актынки проводить бат через пенистые перекаты или огромные водовороты у прибрежных скал. Бывали минуты, когда авария казалась неизбежной. Тогда фельдшер с замиранием сердца придвигался вплотную к изголовью Черемховского, охватывая руками его плечи, но проходили доли секунды, бат молниеносно разрезал стремнину потока и снова устремлялся в безопасное место, ничуть не нарушая равновесия. Ночью Актынка не доверял ни своему искусству, ни мигающему свету факелов. На бурных перекатах он подводил лодку к берегу, входил в воду по пояс или по грудь и руками проводил бат через опасное место.

Ровно через сутки после начала плавания по таежной реке перед батчиками открылась ровная и широкая гладь Амура. Позади лежало расстояние от стойбища более чем в двести пятьдесят километров. Но от устья Хунгари до Комсомольска еще оставалось добрых семьдесят километров.

Тут на помощь пришел почтовый глиссер, оказавшийся у ближайшего села. Через полтора часа он доставил больного к пристани Комсомольска-на-Амуре.

Хорошо отдохнувший за истекшие сутки, Черемховский почувствовал себя лучше. Прибытие в город еще больше подняло в нем бодрость духа, и профессор попросил раскутать его. Однако фельдшер категорически отказал ему в этом удовольствии. Вызвав скорую помощь, он доставил профессора в лучшую больницу города. И когда Черемховского внесли в палату, сияющий фельдшер сказал: