Она поплотнее запахнула на себе его камзол и зашагала вниз по тропинке, что вела с холма. В одном месте тропинка выравнивалась, образуя небольшую полянку футов в десять. Тут в грязи валялся спортивный костюм. Земля и дождь превратили его ярко-голубой цвет в ржаво-коричневый.
Хоуп подняла костюм и стала выжимать, надеясь выиграть время. Но, повернувшись, чтобы пойти назад на холм, она обнаружила призрака рядом с собой.
Он стоял, упершись руками в бедра и немного отставив одну ногу в сторону, — это помогало ему удерживать равновесие на склоне холма. Вид у него был не из лучших. Мокрая рубашка прилипла к телу, подчеркивая каждый мускул. Темно-золотистые панталоны обрисовывали ноги подобно женским колготкам, исчезая под коленом в черных блестящих, облегающих ноги ботфортах. Без своего расшитого золотом камзола он сейчас походил больше на пирата, чем на офицера французской армии. Вид у него был весьма рассерженный и немного смущенный.
— Хорошо, Фейт, дорогая. Что ты нашла в этом грязном свертке материи, чем ты докажешь, что твои заблуждения являются истиной?
— Вот что. — И она протянула ему куртку.
Он наклонил голову, рассматривая. Длинные тонкие пальцы исследовали ткань, нежно пощупали бархатистый велюр.
Хоуп потрясла куртку.
— Да не ткань, а молния.
— Что?
— Застежка-молния, — терпеливо объяснила она. — Застежка, которая вшита в эту одежду, была изобретена в начале двадцатого столетия и теперь используется почти во всех видах одежды. — Она соединила полы куртки и потянула за наконечник. — Видите?
Арман взял куртку у нее из рук, пристально рассмотрел, а затем попытался открыть молнию. Не глядя на Хоуп, он несколько раз открыл и закрыл ее, а затем спросил:
— И это изобрели французы?
— Господи помилуй! — простонала она. — Я не знаю, и сейчас это неважно. Суть в том, что это изобрели уже после того, как вы умерли!
Он на мгновение застыл, словно она оскорбила его, а потом сказал:
— Франция издавна является законодательницей моды. Мы очень гордимся этим, как должна гордиться и ты, дорогая Фейт, если тебе суждено тоже стать француженкой.
Она ласково улыбнулась, хотя глаза ее, казалось, метали в него языки золотистого пламени.
— Я не собираюсь становиться француженкой. И меня зовут Хоуп.
И вот тут-то она впервые заметила, что он начинает сомневаться в своей собственной правоте.
Вряд ли вся ее речь казалась ему осмысленной, но по крайней мере до него кое-что начало доходить. Вдруг Хоуп припомнила, зачем прибежала на этот холм.
— О, пойдемте сюда! — воскликнула она, забыв, что должна придерживать накинутый камзол. Она схватила Армана за руку и побежала вниз, увлекая его за собой. — Я сейчас покажу!
Вот он. Снимок, который она уронила на мох у подножия скалы, был забрызган грязью и промок, но он еще мог пригодиться, чтобы доказать разницу между ее временем и его.
— Видите? Вот зачем я сюда прибежала! Я сняла это вчера, вместе с другими кадрами. Это же вы! — Она вытерла трясущиеся руки об его камзол и протянула ему фотографию.
Синие глаза затуманились, когда призрак стал ее рассматривать. Затем он осторожно перевернул тонкий листок фотобумаги, заглянул на изнанку и опять посмотрел на снимок. Вдруг он застыл, и взгляд его приковался к призрачным фигурам, что привлекли ее внимание с самого начала.
— Как это называется?
— Фотография.
— А как она делается?
— Я навожу фотоаппарат на объект съемки и открываю объектив, который помогает перевести изображение того, что я снимаю, на так называемую пленку, которая поглощает свет и помогает запечатлеть картинку. — Она объяснила ему весь процесс, хотя и видела, что он ничего не понимает.
— И сколько времени на это требуется?
Она осознала, что он действительно не мог понять то, что она ему говорила. Да и как ему было понять, если он даже не представлял себе, что такое фотоаппарат?
— Примерно секунда или две, чтобы навести фотоаппарат, а потом еще примерно час, чтобы проявить пленку.
Он прищурил глаза, загоревшиеся недобрым светом.
— Ты издеваешься надо мной? Это что, шутка?
Она медленно покачала головой. Ей было понятно его нежелание верить ей. Разве она чувствовала бы себя по-иному, окажись на его месте?
— Нет. Этим я зарабатываю на жизнь.
— Mon Dieu, — прошептал он, прислоняясь к скале и уставившись на улику, которую держал в руках. — Значит, это не тысяча семьсот шестьдесят второй год?..
— Нет, — хрипло прошептала Хоуп.
Пальцы ее ног глубже зарылись во влажный мох.
Он посмотрел на нее, и она видела, что его глаза полны отчаяния.
— Значит, хотя вы и являетесь ее образом, вы — не моя Фейт.
— Нет, — прошептала она в ответ, почему-то сожалея об этом и о том, что не может стереть невыносимую боль в его взгляде.
— Но все-таки я жив.
Хоуп не ответила. Она не знала, что ему сказать.
Но он настаивал:
— Дотроньтесь до меня. Прикоснитесь ко мне! Нащупайте мое сердце! Разве я не кажусь вам живым? Разве я не дышу тем же воздухом, что и вы? Разве не ощущаю то же, что и вы? — Арман схватил ее руку, прижав к своей груди. Сердце его билось сильно и ровно.
Где-то далеко ударил гром. Гроза уходила прочь, оставляя за собой тоскливый, пасмурный день. Даже изморось прекратилась.
