Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика - [52]

Подобным образом раскрепощенное мескалином сознание Хаксли воспринимало чудесно непостижимую структуру форм, пока «протрезвевший» тональ не испортил все представление радостью банального узнавания: "Стул!" А прежде перед Хаксли во всей своей первозданной красоте возвышались именно руины — «обломки» описания мира, сквозь которые проливался несказанный свет чистой Реальности. Возможно, как раз на «обломках» художник и находит материал для подлинного искусства — ведь по сей день никто не знает, в чем содержится источник красоты, и почему творец почти инстинктивно ищет ее в «естественности», в «не-сделанности», в овеществленной спонтанности и релаксации перцептуальных шаблонов.

Розыгрыш, надувательство, фокусничество, иллюзионизм — вот те слова, которые поневоле приходят на ум, когда мы сталкиваемся с полотнами Ван-Гога или, что то же самое, с шаманским камланием, парапсихологическим воздействием, полтергейстом и НЛО. Все они рушат наш мир, вызывая некий перцептуальный столбняк, — пелена, за которой мерещится то ли подлинное, то ли мнимое откровение.

Для того, чтобы описание мира отступилось от себя, рухнуло за область содержания и смысла, существует один несложный в общем-то прием — введение в систему деструктивного знака. Возможно, это нечто, напоминающее компьютерный «вирус» — особо организованный информационный фрагмент, который «сбивает» и расстраивает деятельность программ одну за другой.

Эффективность деструктивного знака тем значительнее, чем масштабнее он разрывает ключевые стереотипы воспринимающего сознания. Такой деструктор должен быть четко направлен на опору описания мира, на его "центральное звено", на краеугольный камень всего здания тоналя. Ведь нам требуются качественные руины, не так ли? Доверимся в этом отношении дону Хуану — он опытный «подрывник», и посмотрим, каким образом он выполняет свою задачу, беззастенчиво гоняя по пустыне своего "подопытного кролика" — Карлоса Кастанеду.

Но для начала попробуем разобраться, на каких «камнях», на каком фундаменте стоит перцептуальный аппарат сознания, строго охраняющий целесообразное, прагматическое здание тоналя. Ключевой набор идей, или стереотипов восприятия, мы, разумеется, не исчерпаем. Попытаемся охарактеризовать лишь основные. Во-первых, это непрерывность — идентифицируемый объект или его свойства не могут прекратить свою длительность, если это противоречит законам общего описания мира. Во-вторых, это ожидаемость (предсказуемость) — объект включается в сетку закономерностей, и восприятие его должно поддерживать принятую закономерность. Объект должен быть предсказуем в каждой отдельно взятой ситуации, т. к. каждая ситуация в описании мира обладает вполне определенным набором прогнозируемых вариантов развития. Иными словами, брошенный камень должен пролететь некоторое расстояние и упасть на землю. Если он вместо этого испарится в пространстве или улетит к звездам, тональ, по крайней мере, содрогнется. Фокус, надувательство, иллюзия — вот спасительные для него слова в подобных случаях. Третьей фундаментальной опорой "описания мира" можно назвать стабильность (повторяемость) образа. Кот не может превратиться в оленя, человек не может отрастить крылья, и если вы оставили на стоянке свой автомобиль, то вряд ли, вернувшись, обнаружите на его месте баллистическую ракету. Представьте, какая чушь полезла бы со всех сторон, если сегодня вода закипает при 100 градусах по Цельсию, а завтра — при 14 или 220? Если ваши любимые цветы сегодня — розовые, а завтра — серые в крапинку и т. д. и т. п.

В-четвертых, тональ изо всех сил цепляется за идею целостности. Он способен функционировать, если окружает себя полными (полноценными) образами, за которыми стоит синхронность или скоординированность сигналов, поступающих по разным сенсорным каналам (через зрение, слух, осязание, обоняние и даже вкус). С другой стороны, такая скоординированность неминуемо связана с идеей пространственно-временного континуума, чьи законы неоспоримы, в противном же случае «возмущенный» тональ объявляет забастовку и отказывается участвовать в перцепции вообще, либо (преодолев инстинкт самосохранения) разрушается, патологически сужается, избрав тот или иной тип регрессии. С последними случаями нередко имеют дело психиатры. Подумайте, как бы вы отнеслись к ясно видимому объекту, который имеет запах и вкус, но его никак невозможно пощупать? Или, наоборот, нечто невидимое, но жужжащее и вечно сующееся вам под ноги? Читайте психиатрические справочники — там вы найдете много «лестных» определений в свой адрес.

Каким образом дон Хуан обошелся с непрерывностью Кастанеды, мы уже вспоминали в предыдущем разделе. Превратившись на его глазах в дряхлого и слабоумного идиота, он подорвал веру тоналя в столь жизненно важную идею его бытия, что Карлос достиг "места без жалости": тональ забастовал всерьез и отказался "жалеть себя", т. е. попросту отказался на время от целесообразности своего существования. Ожидаемость (предсказуемость) событий подвергается со стороны дона Хуана и его эксцентричного «ассистента» дона Хенаро постоянным, многократным и достаточно грубым нападкам. Во-первых, предпринимая очередную атаку на крепкий тональ Кастанеды, дон Хуан всегда подчеркивает: "У меня нет никакого плана". Причем, для нас не имеет никакого значения, действительно ли маг «импровизирует», прислушивается к недоступному для нас "зову намерения" или вполне осознанно конструирует западню, согласно собственной культурной традиции. Главное — это неожиданность, остановка предсказуемости, нелепая «брешь» в описании мира. Он сбивает с толку и пользуется растерянностью тоналя, чтобы проиллюстрировать некие таинственные «обломки», чья ценность, быть может, и состоит только в том, что они чужеродны, они — извне, мистическая галька на берегу океана Реальности. Добиваясь этого, он любит пользоваться перцептивными контрастами: свет — тьма, звук — тишина и т. д. Сколько раз он в минуты самого глубокого затишья издавал пронзительные звуки, от которых кровь застывала в жилах, а потом снова требовал глубокой, почтительной тишины! И тогда случалось, что приходили "непостижимые вещи". Благодаря этим проказникам мир делается «непредсказуемым», как в знаменитых фантасмагориях Льюиса Кэррола. Например, существо из параллельного мира — «союзник» — настойчиво предлагается Кастанеде в качестве забавного посетителя, которого можно ожидать в любой момент.