Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика - [10]

Итак, вещи мира "ни порочны, ни непорочны, ни совершенны, ни несовершенны". Понятно, что при таком взгляде на бытие никакое представление о духовной эволюции возникнуть не может. Более того, само слово «духовность» употребимо здесь только в самом отдаленном своем значении. Недаром мы помещаем его в кавычки — ведь это понятие обусловлено особенностями европейского ума, переносящего собственные предрассудки на благодатную почву индо-буддистского мистицизма. Тем не менее, упреки в отсутствии «духовности» критики Кастанеды выражают достаточно часто. Скажем, уже цитированный выше Рам М. Тамм в качестве одного из недостатков учения дона Хуана называет "страсть к жизни", именуя его изначальным "кармическим комплексом". Отсюда — невозможность высоких духовных достижений, ибо карма не преодолена, не «изжита» и т. д. На этом примере мы ясно видим насколько узкой однозначно понимается духовность большинством современных оккультистов. Единственно достойная для них цель — устранение из трагического круговорота иллюзий и переход в некую высшую апатию, отмеченную невыразимым блаженством и (если уж говорить честно) абсолютной бездеятельностью. Только такой процесс в их представлении может считаться "духовным развитием". Легко заметить, сколько понятий, свойственных только определенному типу культуры, вовлечено в это туманное, но благородное слово. Лишь благодаря нашему удивительному самомнению «духовность» оказывается критерием истины при исследовании головокружительной бездны бытия. Настолько ли мы проницательны, чтобы доверять самодельной мечте и под нее кроить мироздание?

Например, центральной мифологемой большинства оккультных учений является "возвращение к источнику". Такой "путь назад" тоже сплошь и рядом принимают за свидетельство духовности предлагаемой доктрины. О чем, собственно, идет речь? Бесконечность развития, столь высоко ценимая человеком, здесь превращается скорее в фикцию, ибо декларируемая идеальная цель — не только отречение от эго, а полное возвращение в изначальную безличность: То, Брахман, Шуньята, Абсолют и т. п. Конечно, можно найти немало метафизических спекуляций, оправдывающих необходимость "индивидуализированного" эпизода в истории эволюции Духа, чтобы затем ему (Духу) вернуться в конце концов к первичной имперсональности. Однако и здесь трудны понять, почему мы должны удовлетвориться словесными играм) на этот счет и почему высшим достижением человека надо полагать, возвращение к отправной точке. Верно заметил Рам Дасс в своей книге "Зерно на мельницу": "Жутковато становится, когда начинаешь растворяться в Пустоте." Но вывод автора парадоксален: "Прекрасно, когда возвращаешься к Богу." Странным образом сюда подключается сострадание ко всему живому, и вот уже готова очень красивая, но столь же безосновательная мысль: "Единственная причина, по которой совершенно свободная сущность предпочла бы остаться внутри иллюзии — это для того, чтобы облегчить страдания всех существ." (Baba Ram Dass. Grist for the Mill. N. Y., 1976) Так всему основой становится бхакти, Космическая Любовь, а по выражению самого автора — "оргазм души". И дело совсем не в том, заключена ли истина в подобных, уже давно ставших тривиальными идеях — кто знает, может реальность именно такова. Гораздо важнее просто понять, что у нас нет оснований исходить из подобных умозаключений. Верны они или нет, в них — только отражение человеческих чаяний и грез. Именно об этом неоднократно напоминает дон Хуан в книгах Карлоса Кастанеды.

Обычно мы ищем у духовных учителей спасительной, утешающей вести. Спрос, как известно, рождает предложение, так что в подобных проповедях давно уже нет недостатка. Если же речь заходит о подлинном поиске, мало кому захочется оставить уютные фантазии и скитаться наощупь в абсолютной безбрежности. "Я убедился на собственном опыте, что очень немногие хотят даже слушать, а тем более — действовать в соответствии с тем, что они услышали", — говорит дон Хуан (IV, 234). А потому идеи мессианства должны быть напрочь отброшены сразу.

"Позволь мне начать с того, что учитель никогда не ищет учеников, и что никто не может распространять учение, — сказал он." (IV, 237)

Однако заявлять подобные вещи, значит, противоречить очевидным фактам. Никто не может распространять учение, но оно все же сохраняется, и традиция живет.

"Избрать тебя было решением силы, — объясняет дон Хуан. — Никто не может изменить планов силы. Теперь, когда ты избран, ты уже ничего не сможешь сделать, чтобы остановить исполнение этого плана." (IV, 60)

Конечно, это только "способ говорить" о невыразимом. Дон Хуан не принимает идею Бога, а потому не может сослаться на "промысел Божий" или на стремление Духа к самореализации. Он знает, что правильнее всего говорить просто о силе, которая, конечно же, безлична, но по совокупности своих эффектов может вызвать представление о действующем разуме. Потому и возникают условные выражение типа "планы силы" или "сила решает". Впоследствии читатель легко убедится, что подобные метафоры в речи дона Хуана существуют лишь для краткости объяснений, а сами объяснения служат чаще всего только намеком на лежащее по ту сторону слов.