Тайна исповеди - [6]

Был у меня и еще один дед, младший, про него в подробностях позже, а пока я вспомню про то, как он водил меня в пивную, во всё том же нежном моем возрасте. «Бабушка, дай руп, внучок пива просит!» — восклицал он как бы в шутку, в добрую шутку, — и в ответ получал рубль вместе с упреками в том, что вот алкоголик он, что, может, и было правдой, кстати. «Та када ж ты напьёсся, гад твою мать!» Мы шли по тротуару в пивную, дед держал меня за руку, есть фотки ч/б, где я в рябом драповом пальтеце и в лыжной тонкой шапке, как у Бэтмэна, с как бы залысинами по бокам и неким трикотажным острием, идущим к переносице, как на старом средневековом шлеме, а дед с пиджаке с набивными плечами, в широченных штанах и при простецкой пролетарской/блатной кепке, такой шестиклинке с пуговкой на макушке.

Мы заходим в пивную, которая есть не что иное, как сарайчик с низким потолком, и там под тусклыми лампами толпятся мужики. Это стояк, дед берет пару пивных бокалов с роскошным жидким янтарем внутри (с тех пор я сразу впадаю в волнение не то что при виде, а даже при мысли о кружке, наполненной пивом) и тарелку с мелкими сушками, в которые намертво инкрустированы кристаллы соли. Эти сушки были персонально мои, они предназначались мне, только мне одному, и я с восторгом грыз их, стоя под высоким столиком, облокотившись на его нижнюю полку и держа одной рукой эту вот тарелку с изысканной закуской. Это мне напоминало про этажи сарая, в котором я разравнивал гвозди. Иерархия везде! Дед окликал меня сверху и подавал, спускал на мою нижнюю палубу пивную кружку…

Мое участие в пивном ритуале было полноценным: мне позволялось и даже предлагалось сёрбнуть, схлебнуть твердую густую белую пену — и после не выплюнуть, тьфу, но вдумчиво, сосредоточенно и с благодарностью проглотить ее. Этот вкус залег где-то в мысленном сейфе самого драгоценного, что я пробовал в жизни, и вот эта восхитительная картинка: солнечная светлая жидкость с мелкими легкими быстрыми пузырьками, которые поднимаются на поверхность, и белая снежная невесомая пена, она слегка горчит, это вам не лимонад для малышни! — и толстое граненое стекло с отпечатками чужих жирных пальцев — наверно, так надо в мужской жизни! Это всё хранится и не забывается, и тут волшебный фокус еще и в том, что теперь в любой момент можно вскочить и добежать до ближайшей пивной и повторить этот ритуал, стать участником могучей мистерии. «Я поведу тебя в музей! — сказала мне сестра» — но дед был изысканней, чем та придуманная девчонка из бестолкового стишка: он вел меня в пивную как в храм.

Итак, работа и вино (считая, грубо, по этой статье и водку, и пиво) — всё это очень взрослое. И — не ныть, когда ударил молотком по своему пальцу. А женщины? Без них ты или дитя, пацаненок с грязным пузом, ну или, на другом конце спектра, беспомощный, бесполезный старикашка. Три источника и три составные части, как грится. Пить, курить и говорить я начал одновременно — ну, приблизительно в таком духе.

Глава 3. Первая любовь

Прекрасный пол поначалу меня не восхищал, не притягивал. Казался скучным. Ну что в нем такого прекрасного? Жеманность, банты, всё розовое, писклявые голоса и глупые мечты сплошь про балет. И все они стукачки!

Но через этот барьер неприязни и отторжения каким-то манером прорвалась Ленка, соседка по подъезду. Мне запомнилось ее домашнее простецкое платье, какое было на ней в наш первый день. Не ситцевое, нет, плотней, на ощупь нежное, как замша, пестрое, зеленое с желтым и сиреневым, маленькое, размером со взрослую майку-алкоголичку. Платье, да. Трусы — белые, растянутые, штанины — куда шире ног и болтаются, иногда на долю секунды приоткрывая глупости. Ее глаза, которые то и дело затуманивались, ни с того ни с сего, безо всякого повода; это было странно, как будто она засыпала на ходу или посреди игры. Детям такое непонятно совершенно, им кажется, долго еще кажется, что жизнью руководит сознание и уж вовсе не подкорка, никак не инстинкты.

Кажется, читать к тому времени я уже умел, но в школу меня не успели забрать, это был такой провал, когда информация об устройстве мира уже валится в чистый незамутненный мозг — но процесс еще не взят в казенные рамки и идет уж как идет, дико и вольно.

Ленку я не выбирал и не завоевывал, даже не пытался, она просто была единственный ребенок интересного мне возраста во всем нашем подъезде. Она появилась просто так, случайно. Про это не надо было думать, не с чем было разбираться, она свалилась откуда-то сверху — кстати, да, она жила этажом выше — и осталась легко, потому что вокруг было пусто и никто больше на эту территорию и на этого пацанчика не покушался. С этим ничего не надо было делать, так вышло, вот и всё, бери не хочу. Это мне теперь что-то стало напоминать, старую историю про яблоко, до которого оба, он и она, были чисты как дети. Какие дети, про каких детей речь? Мы — да, были дети, но чистоты и нетронутости не было, откуда им взяться. Уже существовал запрет на стыдное и грязное, на то, про что мы уже были в курсе, и легкая тень ужаса и преступных деяний падала на нас, невинных. Мы уже знали! Откуда, кстати? Это, наверно, носилось в воздухе, ну или читалось в глазах взрослых — что не всё тело хорошо, в нем есть и жуткие, как бы отвратительные, детали. Которые надо прятать, зачем-то.