Тайна гибели Лермонтова - [51]

Не исключено, что оживленные встречи с петербургским кругом приятелей и знакомых несколько отвлекли Лермонтова от работы над серьезными стихами, но могли дать настрой на шутливые экспромты. Исходя из содержания некоторых можно предположить, что в этот период появились такие, как «Очарователен Кавказский наш Монако…», «Он метил в умники, попался в дураки…», «Куда, седой прелюбодей…», «Слишком месяц у Мерлини…». По мнению Чилаева, в разговоре с комендантом Ильяшенковым 12 июня было произнесено четверостишие «Мои друзья вчерашние – враги…». Присутствие в Пятигорске художника князя Григория Гагарина, вместе с которым Лермонтов работал ранее над некоторыми картинами, могло «подвигнуть» их на продолжение совместного творчества. Но результаты его нам неизвестны, а 20 июня Гагарин из Пятигорска уехал.

С 16 по 26 июня. Жизнь Лермонтова и Столыпина в домике Чилаева, достаточно подробно описанная впоследствии квартирным хозяином журналисту Мартьянову. Лермонтов приглашает к обеду многих своих приятелей и знакомых, в первую очередь соседей – Глебова, Васильчикова, Арнольди. Иногда по вечерам на квартире поэта идет карточная игра, но большую часть вечернего времени Михаил Юрьевич проводит у Верзилиных. Вполне вероятно, что именно тогда Лермонтов увлекся падчерицей генерала, прекрасной Эмилией Клингенберг. Виделись они очень часто. В своих воспоминаниях Эмилия Александровна отмечает: «В течение последнего месяца он бывал у нас ежедневно…»

Встречается он в это время с несколькими интересными и симпатичными ему людьми, в частности с Л. С. Пушкиным, М. В. Дмитриевским. Оба они вошли в компанию, собиравшуюся у Верзилиных, где постоянно бывали также Глебов, Васильчиков, полковник Зельмиц, любивший общаться с молодежью, а также молодые армейцы, поклонники Надежды Верзилиной – прапорщик Лисаневич и юнкер Бенкендорф.

Обретение удобной, покойной квартиры, как и стабильность пребывания в Пятигорске, наверняка способствовали подъему творческой энергии. Скорее всего, именно в эти дни Лермонтов заканчивает обработку и переписывание набело в книжку Одоевского последних из набросанных ранее стихотворений – «Тамара», «Свидание», «Дубовый листок», «Нет, не тебя так пылко я люблю», «Пророк». Появляются и стихи, отсутствующие в черновиках, – «Морская царевна» и «Выхожу один я на дорогу», написанные, возможно, уже в домике. На клочках, обрывках бумаги записывает он и совершенно новые стихи – те, что были обнаружены в его вещах после гибели, но потом таинственно исчезли. Если же говорить о стихотворных экспромтах этого периода, то по своему содержанию подходят сюда такие, как «В игре силен, как лев…», посвященный Л. С. Пушкину, «Смело в пире жизни надо…», адресованный С. Трубецкому, два иронических четверостишия, относящихся к князю Васильчикову, и два – к верзилинской компании – «Милый Глебов, сродник Фебов…» и «Надежда Петровна, зачем так неровно…».

С 26 июня по 6 июля. Немаловажным событием этих дней стало возвращение Мартынова из Железноводска. Курс лечения он закончил там 26 или 27 июня и, через день-два появившись в Пятигорске, поселился во втором доме Верзилиных, рядом с Глебовым и Зельмицем, по соседству с Лермонтовым, Столыпиным, Васильчиковым и Трубецким.

Когда Мартынов появился в компании Верзилиных? Скорее всего, 29 июня, в воскресенье, когда отмечался День Петра и Павла, который в Пятигорске всегда праздновали довольно широко. Вполне возможно, что именно во время праздника Мартынов обратил на себя внимание Эмилии Александровны. И это не могло не повлиять на ее отношения с Лермонтовым, которые явно испортились.

«Получив отставку», поэт счел возможным злословить по поводу и неверной возлюбленной, и счастливого соперника. С этого времени он, видимо, меньше бывает в доме Верзилиных, больше встречается с петербургскими и московскими знакомыми, а также с Пушкиным и Дмитриевским, начинает уделять внимание другим представительницам прекрасного пола – своей дальней родственнице Кате Быховец, петербургской приятельнице Иде Мусиной-Пушкиной.

Были в эти дни встречи, особенно радовавшие поэта. Например, с бывшим его однокашником по университетскому благородному пансиону Н. Ф. Туровским. Или с прибывшим на лечение командиром Нижегородского драгунского полка полковником Безобразовым, питавшим к Лермонтову и его друзьям большую симпатию. Правда, общение с ним не могло быть долгим, и точные даты встреч с ним неизвестны.

Зато время общения поэта с московским профессором И. Е. Дядьковским, который привез ему гостинцы и письма от бабушки, можно определить с большой долей вероятности. Ведь 28 июня Лермонтов пишет Е. А. Арсеньевой, что получил от нее «три письма вдруг», то есть сразу, одновременно, что вряд ли могло быть при доставке их почтой. И с ответом тянуть он явно не стал – написал сразу же, получив их от Дядьковского. А встречались и беседовали они с Иустином Евдокимовичем, как рассказывает его знакомый Н. Молчанов в своем письме к В. Пассеку, в тот же и на следующий день после появления у Лермонтова московского гостя с гостинцами и письмами. Стало быть, видеться они могли, скорее всего, 26 и 27 июня.