Тайна гибели Лермонтова - [47]

Именно рассказ Раевского позволил Висковатову и Мартьянову говорить о врагах Лермонтова, для которых бал у Грота Дианы послужил поводом к активизации действий против поэта. И все последующие биографы повторяли эти версии, варьируя на свой вкус «противопоставление балов», которого фактически и не было, и быть не могло.

Дело в том, что князь, большой любитель увеселений, готовился отметить свои именины – 15 июля – задолго до организации бала у Грота Дианы и, конечно же, заранее включил в программу праздника бал в Казенном саду, где для этого был выстроен специальный павильон, украшенный зеркалами и зеленью. Бал этот пришлось отменить, прежде всего, из-за сильного ливня, который помешал собраться приглашенным. А потом стало известно о дуэли и смерти Лермонтова, что вынудило вообще отложить праздник.

Недоброжелатели князя упрекали его в том, что он совсем не отменил торжество. Но он сумел показать свое самое доброе отношение к Михаилу Юрьевичу другими путями. Именно благодаря Голицыну были совершены необходимые обряды над телом поэта, убитого на дуэли, которого церковные установления приравнивали к самоубийцам. Еще одним свидетельством того, что у князя не было никакой вражды к Лермонтову, служат его письма, написанные вскоре после дуэли. Письмо Голицына к жене – первый достоверный отклик на смерть поэта. А в письме к А. И. Тургеневу А. Я. Булгаков процитировал слова Голицына: «Россия лишилась прекрасного поэта и лучшего офицера. Весь Пятигорск был в сокрушении, да и вся армия жалела о нем».

Вот об этом-то офицере и говорят до сих пор неприязненно некоторые авторы.

А теперь вернемся к событиям.

«…Бал сошел великолепно»

Среди событий пятигорского лета 1841 года главный интерес как для мемуаристов, так и для позднейших исследователей представляют, естественно, дуэль Лермонтова с Мартыновым и вечер у Верзилиных 13 июля, окончившийся их ссорой. И, как ни странно, почти столь же пристальное внимание жителей и гостей Пятигорска привлекло событие совсем другого плана – бал, состоявшийся в ночь с 8 на 9 июля. О нем имеется чуть ли не десяток сообщений в мемуарной литературе – от простого упоминания до подробнейших описаний самого празднества и подготовки к нему.

Об этом великолепном бале писали не только провинциальные девицы – Эмилия Шан-Гирей и Екатерина Быховец, для которых он мог быть заметным событием в жизни, но и блестящий гвардеец Александр Арнольди, видавший сотни подобных развлечений. Даже помятый жизнью декабрист Лорер очень живо и подробно рассказывал о плясках молодежи и обстановке, в которой они происходили. Нам тоже есть смысл поговорить об этом эпизоде курортной жизни Пятигорска, выяснив, какое место он занял в жизни Лермонтова и какую роль сыграл в общем течении событий того лета. Для начала, суммируя впечатления присутствовавших, нарисуем картину происходившего.

В начале июля молодые люди из лермонтовской компании решили устроить бал – не в Ресторации, где балы обычно проводились, а на свежем воздухе. Позднейшие авторы, начиная с Висковатова, утверждали, что инициатором его проведения был Лермонтов. Однако в воспоминаниях современников это никак не подчеркивается, и практически все мемуаристы говорят просто о затеявшей бал молодежи. Лишь Арнольди вспоминает, что участвовать в затее ему предложил Трубецкой, да Эмилия Шан-Гирей упоминает мельком, что бал устроили «Лермонтов и компания».

Местом проведения выбрали площадку у Грота Дианы, расположенного близ Николаевских ванн. Позднейшие авторы, ничтоже сумняшеся, утверждают, что бал проходил в «Цветнике», и это служит еще одним примером незнания ими пятигорских реалий того времени. Это сегодня Грот Дианы находится в пределах курортного парка «Цветник», поглотившего в более поздние времена всю окружающую территорию. А тогда «Цветником» – мы говорили уже об этом – назывался небольшой участок с цветочными клумбами, расположенный перед фасадом Николаевских ванн.

Грот же, находящийся напротив их юго-западного торца, был отделен широкой полосой свободного пространства. Непосредственно перед гротом проходила дорожка, обсаженная акациями и розами. И называлась она «Ермоловский бульвар», поскольку, ответвляясь от главного бульвара, вела к ваннам, носившим имя Ермолова.

Перед гротом дорожка расширялась, образуя круглую площадку, хорошо видную на рисунках и планах Пятигорска тех времен. На ней и собирались устроить танцы. Сам грот решили превратить в своего рода комнату отдыха. Кроме того, для участников вечера устроили еще два помещения – дамскую уборную, где дамы могли привести в порядок прическу, поправить платье и т. д. Там имелось большое зеркало в серебряной оправе, щетки, гребни, духи, помада, шпильки, булавки, ленты, тесемки. И даже находилась специальная женщина для услуг. С другой стороны грота располагался роскошный буфет – явно мужская территория, где можно было выпить бокал шампанского, а то и рюмочку чего-нибудь покрепче. Надо полагать, где-то рядом с ним накрывались и столы к ужину.

Продукты и напитки для буфета и ужина обеспечил содержатель гостиницы Найтаки. Красное сукно, которым устлали дорожку к дамской уборной, предоставила одна из воинских частей. Роскошные ковры, персидские шали и восточные ткани взяли в магазине Челахова, заплатив, по словам Арнольди, полторы тысячи рублей. Ими убрали грот и дамскую уборную, превратив их в некие сказочные чертоги. Для украшения широко использовали и зелень – дубовые ветки, а также виноградные лозы, которые нарубили в Казенном саду. Чтобы осветить аллею и площадку для танцев, изготовили более двух тысяч фонариков, которые развесили на окружающих деревьях. Грот освещала оригинальная люстра из деревянных обручей, увитых живыми цветами и вьющейся зеленью. Конструкцию люстры предложил Лермонтов, на квартире которого ее и делали. К этому времени Михаил Юрьевич уже переехал в Железноводск, потому-то, видимо, и отдал свою квартиру под мастерскую для изготовления фонариков и люстры.