Тайна гибели Лермонтова - [38]

Тем не менее подобные «грехи», правда не столь ужасные с позиций дня сегодняшнего, так и остались бы достоянием историков и экономистов, если бы не стал Александр Илларионович секундантом дуэли, на которой погиб М. Ю. Лермонтов. И вот тут-то дурная политико-экономическая репутация князя служит удобной подоплекой для обвинений его в причастности к гибели великого русского поэта.

Их поток первым обрушил на князя его квартирный хозяин В. И. Чилаев. О неблаговидной роли Васильчикова в преддуэльных событиях он рассказал журналисту П. К. Мартьянову, и тот написал впоследствии: «Недобрая роль выпала в этой интриге на долю князя: затаив в душе нерасположение к поэту за беспощадное разоблачение его княжеских слабостей, он, как истинный рыцарь иезуитизма, сохраняя к нему по наружности прежние дружеские отношения, взялся руководить интригою в сердце кружка и, надо отдать справедливость, мастерски исполнял порученное ему дело.

Он сумел подстрекнуть Мартынова обуздать человека, соперничавшего с ним за обладание красавицей, раздуть вспышку и, несмотря на старания прочих товарищей к примирению, довести соперников до дуэли, уничтожить „выскочку и задиру“ и после его смерти прикинуться одним из его лучших друзей».

«Причину такого поведения князя, – пишет С. В. Чекалин, – Мартьянов видел в скрытой обиде и озлобленности Васильчикова на поэта за прозвища и эпиграммы в свой адрес. Они стали известны благодаря записям Чилаева и были опубликованы Мартьяновым в его очерках. Особенно меткой оказалась одна из эпиграмм. Она была написана поэтом на карточном столе во время игры, когда молодой князь в пылу азарта энергично выразился. В ней Лермонтов хлестко охарактеризовал всю высокопоставленную родню Васильчикова и, несомненно, сильно затронул самолюбие князя – „Наш князь Василь // Чиков по батюшке…“ и т. д».

Чилаев же передал Мартьянову якобы услышанное в то время от князя такого рода высказывание о поэте: «Мишеля, чтобы там ни говорили, а поставить в рамки следует». Ссылаясь на эти сведения, Мартьянов утверждал, что Васильчиков, желая проучить Лермонтова как «выскочку и задиру», был заинтересован в ссоре Мартынова с поэтом, всячески подстрекал первого к этому, а потом скрытно препятствовал возможности их примирения.

На писания Мартьянова опирались позднейшие авторы, каждый из которых на свой лад клеймил Васильчикова за его участие в якобы имевших место преддуэльных интригах. Не менее резкой критике подвергается и поведение Васильчикова во время следствия. Но насколько справедливы эти обвинения? Действительно ли Васильчиков столь лжив, двуличен и полон ненависти к великому поэту?

Вопреки утверждениям позднейших авторов, мы не находим среди высказываний современников о князе резкого осуждения его личных качеств. Да, встречаются у лиц, знавших его, замечания об отдельных отрицательных чертах характера Александра Илларионовича. Да, многие из тех, кто был знаком с обстоятельствами поединка, осуждают поведение секундантов, особо не выделяя именно Васильчикова. Но никто, решительно никто из современников не дает ему столь убийственной характеристики, как В. И. Чилаев.

Это заставляет задуматься, а не было ли у квартирного хозяина каких-то особых причин, чтобы так отзываться о своем квартиранте? Не были ли его рассказы Мартьянову сведением счетов за какую-то обиду, которую нанес ему, провинциальному офицерику, аристократ-постоялец? Сведения, полученные от Чилаева, очень пригодились Мартьянову для осуждения Васильчикова, на которого он сам был зол – видимо, за то, что князь не пожелал беседовать с ним.

В дальнейшем мартьяновские нападки на Васильчикова, попав в руки советских лермонтоведов, послужили прекрасной основой для разоблачений злодея-князя, речь о которых шла выше. Ну а понимание, «откуда ветер дует», позволяет по-иному взглянуть на личность Васильчикова и его поведение в дуэльных событиях.

«Ужасный ребенок» Сергей Трубецкой

Интерес к роковой дуэли, на которой погиб Михаил Юрьевич Лермонтов, заставляет поклонников поэта и исследователей его творчества интересоваться даже мельчайшими подробностями происходившего, тем более личностями участников поединка. Таковыми традиционно числятся шестеро: кроме двух дуэлянтов это четыре секунданта – Глебов, Васильчиков, Столыпин и Трубецкой. Сохранившиеся свидетельства – пусть скудные и противоречивые – в общем-то сходно и довольно четко определяют роль и меру участия в ходе дуэли каждого из этой четверки, в первую очередь деловую активность Глебова и князя Васильчикова – они отмеряли расстояния, заряжали и вручали дуэлянтам пистолеты, подавали команды. Не очень определенно, но все же просматриваются действия Столыпина – в одном случае оказывается, что он подавал команду стрелять, в другом – помогал отмеривать расстояние, крикнул «Стреляйте!» после фактического окончания дуэли. А вот об участии Трубецкого мы практически ничего не знаем. А что вообще о нем известно?

Сергей Васильевич Трубецкой принадлежал к одному из самых именитых дворянских семейств России – княжескому роду, ведущему начало от великого князя литовского Гидемина. В число самых блестящих петербургских аристократов входил его отец – кавалергард, герой Отечественной войны 1812 года, генерал от кавалерии, член Государственного совета. Дом Трубецких считался одним из самых известных в Петербурге – там собирались представители высшей знати. У Василия Сергеевича Трубецкого (1773–1841) и Софьи Андреевны Вейс было десять детей – пятеро сыновей и пять дочерей. Почти все они достигли солидного положения в обществе. И перед Сергеем открывался путь к блестящей карьере – мальчиком он был взят ко двору в качестве камер-пажа, а достигнув восемнадцати лет, стал офицером Кавалергардского полка, самого блестящего и привилегированного в российской гвардии.