Тайна гибели Анжелики - [8]

Такое название он дал, выслушав рассказ о звонке матери Олега, и Женя согласилась. В этой никому из них неведомой Потьме сидел в камере с убийцами Олег и ждал помощи – от кого-нибудь.

Фурсику Женя оставила дубликаты необходимых документов, в том числе неважного качества фотографию улыбающейся миловидной девушки, которой уже не было в живых.

Едва Женя успела подумать, что крупных денег пока еще нет – только те, что оставлены мамой на две недели, как раздался звонок в дверь.

Женя спросила через дверь (как на этом всегда настаивал папа):

– Кто здесь?

Высматривать стоящего у их двери в глазок она все-таки терпеть не могла и так и не привыкла.

Ей ответили:

– К Евгении Осинкиной от Станислава Всеволодовича, по договоренности.

Женя открыла.

На пороге стоял невысокий тщательно одетый – не джинсы, не ветровка, а пиджак оливкового цвета и темно-серые брюки – молодой человек. Очень любившая красивые сочетания цветов (и неплохо, заметим, рисовавшая пастелью и акварелью), Женя успела рассмотреть и галстук – серо-голубой в оливковую, но более темную, чем пиджак, полоску. Человек будто только что вышел из парикмахерской. Стрижка была и не короткая, и тем более не длинная. В общем, точь-в-точь такая, как у добропорядочных служащих богатых фирм в американских боевиках. (Папа стыдил Женю, но она все равно обожала смотреть, что проделывает на телеэкране де Ниро.)

– Позволите войти?

– Входите, пожалуйста, – подчиняясь его тону, чопорно сказала Женя и провела визитера в комнату, потому что раз и навсегда было сказано мамой: «У дверей людей не принимают!».

Слава богу, молодому человеку, по крайней мере, не пришло в голову разуваться. Принимать гостей в носках или переобувать их в старые тапочки в их доме также было запрещено: «У нас не мечеть!» – четко, как всегда, сказал однажды папа. Женя только не решалась повторять эту очень нравящуюся ей мотивировку (что в мечеть можно входить только без обуви, папа, конечно, ей пояснил) – в устах девочки это как-то не звучало. Исключение в их доме делалось только для тех случаев, когда в осеннюю слякоть или зимнюю оттепель гости являлись с насквозь промокшими ногами и нуждались в отогревании и просушке обуви. (Из этих оттепелей, заметим в скобках, на коротком Женином веку и состояли главным образом московские зимы, и уже невозможно было поверить рассказам бабушки о когдатошнем Сокольническом катке, работавшем якобы с 5 декабря до середины апреля). Ну и, конечно, приходя на какие-то домашние праздники зимой, женщины снимали сапоги и надевали принесенные из дому подобранные к платью туфли. «Но не тапочки же!» – говорила мама.

– Имею честь говорить с госпожой Осинкиной? – осведомился молодой человек.

– Да, это я, – ответила Женя.

– Получите, пожалуйста… – молодой человек назвал сумму, составлявшую, быстро сосчитала в уме Женя, полугодовую зарплату ее отца, – пересчитайте и распишитесь.

Все было проделано, и, раскланявшись, молодой человек удалился. Маргаритка, как и ожидала Женя, оказалась на высоте.

Полтора часа ушло на сборы, приведение квартиры в порядок и писание объяснительной записки маме – если вдруг она вернется раньше Жени.

Можно было, наконец, заняться абсолютно необъяснимой историей с ее фотографией.

Теперь, быть может, самое время сказать, что Женя не была заурядной тринадцатилетней девочкой, чья головка занята тем, чем заняты головы большинства тринадцатилетних девочек. Она обладала склонностью к анализу. И не раз ей удавалось распутывать ситуации, над которыми ломали голову взрослые опытные люди. Сама она считала, что просто любит упрощать уравнения.

Большинство людей почему-то не умеют, считала она, отделять важные детали от второстепенных. И когда какая-нибудь подружка излагала ей, всхлипывая, свою вконец, казалось, запутанную историю, из которой, на первый взгляд, и правда не было никакого выхода, Женя наводящими вопросами быстро выясняла, что в этой истории надо отбросить как вообще несущественное, а что можно легко разрешить, никак не связывая со всем остальным. И тогда в остатке оказывалось само ядро ситуации. Оно, как правило, требовало, чтобы человек сделал выбор – и на основе этого принял решение. Но не только принял, а – выполнил. Все это требовало приложения воли. Женя где-то вычитала, что в трудных ситуациях выбор делается не умом, а волей – потому что ум подсказывает одинаково убедительные варианты действий.

Но волей, к сожалению, обладают далеко не все жалующиеся на жизнь и винящие во всем других – вместо того чтобы честно сказать: «Я – безвольный человек и ничего не делаю для того, чтобы укрепить свою волю. Отсюда – половина моих бед, а то и больше».

Сама Женя была человеком волевым. А кроме того, она просто любила и умела думать – тогда как большинство девочек ее возраста, да, честно говоря, не меньше и мальчиков, и не подозревают о том, сколько удовольствия можно извлечь из самого процесса мысли.

Итак, Женя положила фотографию на чистый, освобожденный от всех лишних бумажек стол и вытащила из ящика большую лупу.

Во-первых, даже при беглом взгляде на довольно-таки размытый отпечаток стало ясно, что это была перепечатка – не с негатива, а с фотографии.