Тайна фамильного портрета - [36]

— Я… Эй, Нэнси, взгляни-ка сюда.

Нед остановился перед большим чуланом и, заглянув в него, вытащил оттуда мужскую брезентовую куртку. Она вся была покрыта яркими пятнами краски.

— Откуда она здесь? — размышляла вслух Нэнси. — Куртка перепачкана красками. Но погляди, кругом никаких следов того, что здесь что-то красили. Кроме того, это масляные краски, которыми пользуются живописцы, художники, а не маляры. Такими красками не красят стены дома и не покрывают мебель, согласен?

— Может, куртка принадлежала Люсьену Болье? — предположил Нед.

— Исключено. Краски совсем свежие. Здесь кто-то недавно писал маслом.

Нэнси нагнулась и пошарила рукой в чулане, в глубине, за курткой. К ее руке прилипала паутина. Вдруг она тихонько ахнула от неожиданности и отдернула руку.

— Что такое? — спросил Нед.

— По-моему, я нащупала что-то вроде тайника. Там, сзади, есть углубление в стене. Ты прихватил с собой фонарик или оставил его в джипе?

Нед покачал головой, из чего следовало, что он забыл фонарик.

Нэнси опять просунула руку в чулан и убедилась, что в задней его части действительно был тайник. Ее пальцы наткнулись на какой-то предмет. Нэнси извлекла его и выпрямилась. Подойдя к свету, она стала рассматривать находку.

— Вот уж чего я никак не ожидала здесь обнаружить, — произнесла она.

— А что это? — спросил Нед.

— Это дневник. Записи велись в тот год, когда умерла мама Брайена. На внутренней стороне обложки есть имя и фамилия человека, который вел этот дневник. Тут написано: «Даниэль Ситон».

ТАЙНА ДАНИЭЛЬ

— Непостижимо! Как тут мог оказаться дневник, который вела мама Брайена? — не веря своим глазам, спросил Нед.

— Не знаю, — ответила Нэнси. — Известно только, что миссис Ситон брала уроки живописи у Болье, и именно тогда она, возможно, позировала ему для портрета, найденного Тайлером. Но у меня такое чувство, что ответ на твой вопрос содержится в этом дневнике. Давай его откроем и полистаем.

— Давай сначала поищем, где бы нам присесть, — предложил Нед.

Нэнси и Нед прошлись по нижнему этажу заброшенного дома. Когда-то здесь жил художник, ныне покойный. Решив, что на кухне больше света, они расположились там, усевшись на пол, прижавшись спинами к рассохшемуся буфету.

Нэнси приоткрыла обложку дневника.

— Ой-ой-ой, мне как-то не по себе, — сказала она, поежившись.

— Точно. Все-таки мама Брайена. Как будто она тут рядом с нами, живая, — отозвался Нед.

— Даже не в этом дело. Понимаешь… Это как будто ты читаешь чьи-то очень личные, потайные мысли. Нечто запретное для чужих глаз, чему предназначено жить и умереть вместе с автором этих строк.

— Понимаю, про что ты, — кивнув, ответил Нед.

— Ну, хорошо, — решилась Нэнси. — Начнем! — И открыла первую страницу.

Она была пустая.

Следующая страница тоже была пустая, и еще одна за ней. Нэнси и Нед переглянулись, недоуменно пожали плечами.

Нэнси перелистала еще несколько страниц.

— Вот, наконец-то, — сказала она. — Первая запись сделана двадцать пятого апреля. Интересно, почему.

— Читай! — скомандовал Нед.

— «Новости не блестящие, — медленно начала читать Нэнси. — Люсьен такой милый. Он разрешает мне приезжать к нему на ферму. Я могу здесь рисовать или просто сидеть в саду, погрузившись в собственные мысли. Он понимает, как порой мне необходимо исчезнуть, спрятаться».

— От Ситона? — прервал чтение Нед.

— Не знаю. «Завтра должна быть у доктора Уиверса. Он продолжает исследования, — прочла Нэнси. — На этом пока закончу».

Нэнси перевернула страницу.

— «…у доктора Уиверса»… «продолжает исследования»… — повторил Нед. — Какой-то профессор? Она что, посещала курс естественных наук?

Нэнси приступила к чтению следующей записи:

— «Двадцать шестое апреля. Доктор Уиверс сказал, что результаты исследования будут известны только через неделю. Странно, что я изливаю душу Люсьену, и до какой степени мне трудно, просто невозможно, говорить об этом с Бартоломью. Знаю, что он меня любит, и очень сильно. Но я также знаю, до какой степени ему претит любое проявление слабости».

Нэнси перебралась на следующую страницу.

— «Вполне отдаю себе отчет в том, что художницы из меня не получится, — читала она дальше. — Но Люсьен меня хвалит, старается вселить в меня надежду. Как он напоминает моего дедушку! Счастье, что у меня есть этот благословенный уголок, где я отдыхаю душой».

— Тут ни слова о том, что Болье писал ее портрет, — озадаченно молвил Нед. — Пропусти несколько страниц. Давай дойдем до места, где говорится о результатах исследований.

Нэнси перелистала несколько страниц и задержалась на одной, решив быстро пробежать ее глазами. Вдруг она тихонько присвистнула.

— Что такое? — спросил Нед.

— Нед, какой ужас! Те самые результаты исследований. Уиверс, оказывается, доктор медицины, врач. У мамы Брайена была опухоль мозга.

Нед выхватил дневник из рук Нэнси.

— Где об этом говорится? Нэнси показала ему ту запись.

— Двух мнений быть не может.

— Да, не шуточки, — сказал Нед. — «Мне осталось жить месяцев шесть, двенадцать самое большее» — вот, что она пишет.

— Нед, Майкл Вестлейк мне сказал, что она утонула в августе, — неожиданно вспомнила Нэнси.

— Точно, — подтвердил Нед. — Это мне известно, потому что однажды Брайен заявил, что всю жизнь ненавидит август. Я спросил почему, и он ответил, что именно в августе умерла его мама.