Тайна двух сфинксов - [6]

Разгневался повелитель, и поверг он старых богов и обратил народ к стопам единого бога Атона — сокровенного покровителя Египта.

Но не были привержены сыновья фараона к делам его. И хотя сделал он одного главным судьей империи, а второго своим соправителем, — видел он, что хитры они и склоняются сердцем к жрецам Амона-Ра.

Одна отрада была у фараона: смелый и преданный друг был у него — молодой архитектор Мересу. Сделал его повелитель своим советником, хотя происходил Мересу из рода простых немху. Прошло время, и совершилось нежданное: человек из рода презренных земледельцев стал тем, кто носит опахало слева от фараона[3]. Поднесли Мересу знаки хранителя сокровищницы империи — пурпурную мантию и радостную весть от бога Атона о его согласии с мудрым решением фараона.

Потом призвал фараон Мересу пред лицо свое. И тот распростерся на животе и коснулся почвы у ног повелителя.

«Не исчезнет камень в веках, даже если исчезнет память о делах великого, — так сказал фараон. — Задумали мы соорудить для себя каменный Дом вечности, где будем пребывать, когда взойдем в свой горизонт. И назначаем мы тебя управителем всех строительных работ, чтобы была в верных руках важная работа империи».

Поцеловав подножие трона и медленно поднявшись, Мересу обратил свое лицо к владыке и воскликнул: «Привет тебе, о Эхнатон, великий владыка всей земли до границ ее! Да прославят тебя в столице и пред лицом всех народов! Да приведут тебе ладьи, нагруженные всем прекраснейшим, что есть в Египте, подобно тому, как делают богу! А я иду по повелению твоему».

И отправился Мересу в путь, на котором лежал древний город Уасет. Там встретил его верховный жрец бога Амона-Ра и призвал войти в храм, чтобы приветствовать гостя и просить у него милости.

Вошел Мересу в храм богини Мут и снова увидел там Сушоу. Была эта девушка такой красоты, какой не было второй в Египте. Хранила она вечные светильники в храме и с младенчества своего была посвящена богам. Много раз уже сворачивал Мересу с прямой дороги, чтобы войти в этот храм и посмотреть на Сушоу. Знал Мересу, что нарушает он волю повелителя своего, ибо храм принадлежал врагам фараона, ненавистным жрецам Амона-Ра. Знал это Мересу, но не мог поступать иначе. И долго стоял он в храме, следил за тем, как Сушоу оправляет светильники, и не мог оторвать от нее взгляда…»

Виктор Петрович замолчал, но так и остался стоять с листком бумаги в вытянутой руке и думал о чем-то своем.

Тучи рассеялись, и в комнате стало светлее. Нина смотрела в окно, где за кружевным сплетением листьев повисла радуга, похожая на расписное праздничное коромысло. Андрей методично помешивал ложечкой в пустом стакане, а Наталья Павловна теребила в руках салфетку, смотрела куда-то мимо Виктора Петровича и, казалось, тоже думала о чем-то далеком-далеком.

Первым вернулся из древнего Египта Виктор Петрович. Он бережно сложил и спрятал в карман лист бумаги, который стал теперь таким значительным.

— А дальше? Что было дальше? — спросила Нина.

— Но настало утро, — улыбнулся Андрей, — и Шехерезада прекратила дозволенные речи.

Виктор Петрович, казалось, не обратил внимания на эту шутку. Продолжая сохранять серьезность и торжественность, он в том же тоне сказал, обращаясь к Нине:

— А дальше? Дальше — не прогневайтесь, Нина, — не расшифровал еще. Да-с!

— Разве это так трудно? — спросила Нина. — Я думала, что если человек знает значение иероглифов, то он может легко разобрать любые египетские письмена.

— Ну, это не совсем так. Особенно когда речь идет о папирусе столь древнего происхождения. Ведь иероглиф — это отдельный рисунок. Изображение совы — это звук «м», волна «н»; две руки со щитом и булавой читаются как «аха»; рисунок ящерицы — это «аша», а крокодил — «месех». Не всякому доступно было красиво изображать такие знаки. Да и времени на это уходило много. И вот в рукописях стали все более упрощать иероглифы, применяя так называемое беглое письмо. Иногда упрощение доходило до того, что расшифровать теперь рукопись почти невозможно. На этот раз, сознаюсь, мне и попался такой твердый орешек. Второй месяц бьюсь.

Виктор Петрович склонился над чашкой с чаем, налитым Натальей Павловной.

— Ваша наука, — сказала она, — интересна и мне понятна… Но чем занимается Андрей Васильевич, — она пожала плечами, для меня совершенная загадка.

Андрей недовольно поморщился:

— К сожалению, это далеко не так интересно, как романтические легенды древнего Египта. Да и не умею я рассказывать о себе.

— Ложная скромность запечатала уста нашего молодого ученого, — усмехнулся Виктор Петрович. — Что ж, Андрей, я думаю, ты не обидишься, если я кратко расскажу о твоих делах.

Андрей молча кивнул головой.

— Наш общий друг, — продолжал Виктор Петрович уже тоном лектора, в сотый раз повторяющего свою лекцию, — занимается проблемой, которая в настоящее время привлекает всеобщее внимание. Опыты по оживлению организмов — это совершенно новая область в медицине, физиологии и биологии. Если от древнего Египта на многих веет затхлым запахом пыльных архивов и смертельной скукой, то когда речь заходит о жизни и смерти, тут уж самый толстокожий человек не остается равнодушным. Ваш покорный слуга — яркий пример тому. Даже я знаю кое-что из истории этого вопроса…