Тайна Дамы в сером - [4]

– Могло быть хуже, – рассудительно заметила завхоз.

* * *

Аделаида вернулась домой в седьмом часу. Муж уже прибыл; на плите шумел чайник и закипала вода для пельменей. Сам он находился в гостиной, в любимом продавленном кресле под торшером, как раз напротив телевизора, где внимательно изучал «Футбольное обозрение».

Когда-то давно (лет двадцать пять тому назад) он был веселым и очень подвижным молодым человеком; голову его в те времена покрывали буйные каштановые кудри, а дерзкие зеленые глаза не нуждались в очках, чтобы рассмотреть, хотя бы и на большом расстоянии, привлекательную молодую особу женского пола. Роста, правда, он и тогда был среднего, но телосложения весьма крепкого, без малейшего намека на будущую дряблость мускулов и отвисший живот. По профессии же он был археолог. Статной, сероглазой, мечтательной Адочке он представлялся кем-то вроде Индианы Джонса, и она даже пару раз съездила с ним в экспедиции – на алтайские курганы, а потом и в туркменскую пустыню Каракум, где под черными песками, опаленными безжалостным солнцем, искали они затерянный город Гюлистан – воспетую Омаром Хайямом страну вечно цветущих роз. Потом у них родилась Ленка, и Аделаида больше не ездила с мужем в экспедиции, а еще спустя несколько лет и сам он перестал ездить, посолиднел, защитил кандидатскую, получил место на кафедре и хорошую должность директора местного краеведческого музея.

За ужином Аделаида хотела спросить его о чем-нибудь интересном из древнегерманской истории, но передумала; ответная лекция заняла бы никак не менее часа, а ее еще ждала грязная посуда и целый узел неглаженого белья.

Совсем уж на ночь глядя, когда Аделаида блаженно вытянулась под теплым одеялом, а рядом на тумбочке лежали очки для чтения и свежий «Караван историй», неожиданно позвонила дочь. Она снова поссорилась со своим Вадимом и просила мать приехать на выходные.

После разговора с дочерью Аделаида долго не могла заснуть – вздыхала, ворочалась, прислушивалась к приглушенным плотно закрытой дверью звукам из гостиной, где все никак не мог кончиться безнадежно ничейный матч. Как это часто бывает при бессоннице, в голову лезли всякие ненужные и странные мысли. Вдруг показалось очень важным вспомнить хоть что-нибудь про эту самую древнегерманскую историю.

…Всхлипывающую Леночку оттеснил всадник в белом плаще с остроконечным крестом, в уродливом рогатом шлеме, на закованной в тяжелую броню лошади. А-а, псы-рыцари Тевтонского ордена, вспомнила Аделаида с облегчением, но тут же и рассердилась на себя – при чем тут Тевтонский орден, это же Средневековье, а не древняя история.

Всадник послушно растаял, но вместо него сразу же возник физрук, одетый почему-то в балетную пачку и мрачно топтавшийся среди дымящихся развалин спортзала. А дальше полезла и вовсе несусветная чушь, вроде разросшихся до колоссальных размеров классных журналов, которые с хриплым карканьем носились по школе и охотились за учениками. Аделаида мучилась до тех пор, пока не вспомнила, что завтра четверг, а значит, можно не сразу идти на работу, а зайти сначала в гороно, узнать новости с последнего аппаратного совещания. Мысль эта почему-то принесла Аделаиде успокоение, и она наконец заснула настоящим глубоким сном.

* * *

Трехэтажное, роскошное, когда-то облицованное мрамором по всему фасаду здание бывшего дворянского собрания за годы советской власти и последующей перестройки сменило немало хозяев. В просторных двусветных залах заседали комиссии по продразверстке, в гулких коридорах вышагивали суровые матросы Балтфлота в скрипучих кожанках, перехваченных крест-накрест пулеметными лентами, и кто-то в папахе, с красными от злой бессонницы и махорки глазами, сорванным голосом кричал с трибуны о близкой и неминуемой гибели мирового капитализма. На смену военному коммунизму пришел нэп, и в здании объявились товарищи в неприметных сереньких френчах и стриженые машинистки с «Ундервудами», а по коридорам с заклеенными плакатами стенами заспешили мелкие частники, желающие получить торговый патент.

После нэпа здание некоторое время простояло в запустении, а потом, в начале войны, здесь развернули было военный госпиталь, очень хороший, с рентгеновской установкой, лабораторией и двумя полностью оснащенными операционными; но уже в сентябре сорок первого его пришлось эвакуировать за Урал.

После войны здание занял секретный институт. Окна первого этажа замазали мелом и оградили решетками, пышные кусты сирени перед фасадом вырубили и возвели трехметровый бетонный забор с колючей проволокой и мощным КПП. Штатские соседи – промтоварный магазин, парикмахерская, фотоателье – испуганно притихли за своими жалкими палисадничками, а граждане, ранее беззаботно пересекавшие площадь во всех направлениях, стали ходить исключительно по периметру.

Однако в начале девяностых институт съела конверсия.

Из-за вращающихся, залитых ледяным светом стеклянных дверей исчезли каменные лики охранников. Предприимчивые лаборанты сдали в цветмет колючую проволоку вкупе с валяющимися во дворе мотками силового кабеля. Оставшиеся в штате сотрудники торговали на местном вещевом рынке полупроводниковыми схемами. Здание снова осталось без хозяина, но ненадолго – в него вселилась первая демократически выбранная городская администрация. Забор убрали, кусты насадили снова, унылый серый фасад покрасили в яркий бирюзовый цвет. Отдел народного образования получил в свое распоряжение весь южный флигель.