Тайна Черной горы - [62]

В эти тихие часы раннего утра Казаковский, отложив ручку, всматривался в геологическую карту Мяочана, которая висела на стене. Она радовала и настораживала его. Настораживала обширными белыми пятнами, местами, куда еще не ступала нога геолога, и радовала тем, что геологи охватывали все новые и новые участки, вели поиск, пробивали шурфы и канавы, бурили в глубину, разведывая и изучая недра. Идет детальная разведка Солнечного месторождения, начали на Фестивальном, а рядом с ним, как бусы янтарного ожерелья, наносятся все новые и новые месторождения и перспективные районы. Край богатый! И на многих этих участках он сам уже побывал, побывал не раз, добирался на машине, верхом на лошади, а чаще на своих двоих, пешим ходом по бездорожью, по звериным тропам, через урманы, таежные чащобы, буреломы, через горные перевалы и вброд через бурные холодные реки и речки, жил в палатках, спал под открытым небом, грелся у костра и мерз от холода, промокал насквозь под дождем и на месте знакомился с обстановкой, с людьми, принимал решения, оказывал практическую помощь, отчитывал за нерадивость, отстранял от работы, назначал на должности и неукоснительно требовал от других то, что требовал и от себя, – трудовой дисциплины и добросовестной работы, не делая никаких скидок, не допуская никаких поблажек.

Быть начальником с каждым годом становится все труднее и труднее. Геологоразведка, ставшая сложным и технически оснащенным производством, потребовала и руководителя нового типа. На первый план выдвинулось не традиционное отношение руководителя с подчиненными, как было раньше, как это укоренилось в геологии многими поколениями поисковиков, а нечто совершенно н о в о е. И это новое можно назвать отношением между производством и исполнителем. Как на любом промышленном предприятии. И в этих условиях начальнику, защищающему интересы производства, как понимал Казаковский, необходимо иметь непреклонный характер. Он не должен поддаваться ни личным симпатиям и антипатиям, ни тем более эмоциям. Эмоции в таком деле штука явно ненадежная, ибо они-то чаще всего и подводят: хочется быть хорошим для каждого человека в отдельности, а это в большом коллективе практически невозможно. Гораздо проще, а главное, и важнее, всегда стоять на одном и защищать интересы дела, интересы производства. От этого выиграют все, а значит, и каждый в отдельности.

2

– Можно, товарищ начальник?

В приоткрытую дверь показалось сначала скуластое, курносое загорелое лицо, а потом и крупный молодой рабочий в спецовке, с кепкой в руке. Казаковский узнал его. Это был токарь из ремонтно-механической мастерской, хороший специалист, передовик, и Казаковский совсем недавно вручал ему вымпел за победу в трудовом соревновании. Вот только фамилию его никак не вспомнит: то ли Селиванов, то ли Селиверстов… За спиной рабочего слышались какая-то возня и приглушенный женский голос, повторяющий: «Заходи, заходи, кому говорят!» Но токарь смущался, не зная, как себя дальше вести. На его чумазом лице было смущение и растерянность. Как ни крути, а, выходит, по своим пустяшным делам притопал в рабочее время. Но его кто-то в спину подталкивал, что-то нашептывая, приказывая.

Казаковский сквозь стекла очков посмотрел на рабочего, приветливо улыбнулся:

– Проходи, коль зашел, – и тут же добавил: – И еще, кто там с тобой, заходите сразу.

– Жена тут у меня… – начал смущенно и виновато токарь, – мы вместе. Она вот…

– И зайду! А что? И сама скажу! – в кабинет бойко вошла молодая грудастая женщина, одетая довольно прилично, в распахнутом нейлоновом плаще. – Вы что удерживаете моего мужа, а? Думаете, ежели начальник, так вам все можно? Ежели он правильный, честный работник и за себя слово сказать не может, так над ним и измываться можно, да? Но и мы сами законные порядки знаем! Все знаем!

– Ну так сразу и меня за грудки брать тоже негоже, – Казаковский показал на стулья. – Проходите, садитесь. И успокойтесь. Поговорим спокойно, как серьезные люди, без эмоций. И во всем разберемся.

Токарь, смяв сильными руками кепку, продолжая виновато улыбаться, шагнул к стулу. Но жена схватила его за рукав, удержала.

– Стой! Тут стой! – и сердито посмотрела на Казаковского. – Мы люди простые и постоять можем. Подписывайте заявление, и дело с концом!

– Какое заявление? – спросил Казаковский.

– А то, какое у вас на столе лежит вон в той папке, – она показала пальцем на синюю папку, где лежали заявления увольняющихся. – Я сама… то есть мы совместно с мужем приходили в отдел кадров, но и там самый главный товарищ положил его в папку на моих глазах. Так что не тяните резину, подписывайте. Мы свои законы знаем! Уже десять ден прошло? Прошло! Осталось совсем меньше недели, и он имеет право не выходить… Так что тут нас силком не удержите, не старайтесь! Мы по всей рабочей законности и так можем уехать. Я уже полностью рассчиталась, а мужнины документы сами пришлете, если хотите тянуть резину и разводить канцелярскую бюрократию.

– Нет, канцелярскую бюрократию разводить не будем, – в тон ей произнес Казаковский, раскрыл папку и стал перебирать заявления. – Сейчас все подпишем. Как фамилия? Кажется, Селиванов?