Тайна Царскосельского дворца - [49]

— О постройках ты уже сказал мне все, что нужно, относительно же расходов я вполне доверяю тебе, ты ведешь всему строгую отчетность. Ведь, кажется, среди воздвигнутых флигелей есть даже один, специально посвященный твоим отчетам и проверкам?

Анна Иоанновна произнесла эти слова совершенно спокойно, но в герцоге они почему-то вызвали смущение, и он спустя несколько минут откланялся, предварительно осведомившись, не нужен ли он будет императрице.

— А что?.. Разве ты отлучиться собираешься? — осведомилась она.

— Сегодня нет, но завтра или послезавтра мне действительно предстоит поездка в Петербург.

— Надолго?

— Нет, на несколько часов… Я в тот же вечер вернусь, но, быть может, уже поздно!..

Императрица не ответила ни слова, но когда спустя два или три часа после его ухода к ней вошла Юшкова, чтобы предупредить ее о том, что Регина Альтан хочет проситься на следующей неделе со двора, то она не высказала ни малейшего удивления, а просто сказала:

— Я знала это!

Юшкова была сильно озадачена. Она думала, что докажет государыне свою полную преданность и вместе с тем даст доказательство замечательной проницательности и полной осведомленности обо всем, что совершается во дворце, а вместо этого новость, сообщенная ею, оказалась уже известной императрице.

Юшкова сразу почуяла какое-то враждебное соперничество, и ее сердце закипело злобой и местью.

— Видимо, не угодна нашей матушке-царице служба верных, преданных рабов ее! — слезливым голосом заговорила она. — Нашелся у меня лихой ворог, который преданнее меня стать хочет, мои заслуги хочет на себя взять!..

— Успокойся, Аграфена! — нетерпеливо ответила императрица. — Никакого «лихого ворога» у тебя нет, и о намерениях немки я узнала совершенно случайно от лица, которое с тобой в соперничество никак не пойдет! Мне сам герцог проговорился об этом!

Лицо Юшковой просветлело.

— Господь внушает всем стать и покориться под нози[2] вашего величества! Сами себя выдавать спешат, чтобы возвеличить вашу силу и славу! — складывая руки, как на молитву, проговорила она.

— Ты только узнай мне точно день и час назначенного свидания. Я твои слова проверю и примерно награжу тебя, если ты действительно мне верную службу сослужишь.

— А если его светлость проведает? — тоном глубокой боязни произнесла камеристка.

— Об этом не беспокойся! За верную службу мне никто еще никогда не отвечал и мои верные слуги не пропадали от роду родов! Такое и приключиться никогда не может. Ступай!.. Я буду ждать твоего уведомления. Немка станет отпрашиваться не то завтра, не то послезавтра; это еще не решено…

— Так, матушка, так! — воскликнула Юшкова, не на шутку пораженная осведомленностью императрицы и неосторожностью проболтавшегося герцога.

Следующий день прошел томительно и скучно; императрице сильно нездоровилось, и герцог, навестивший ее два раза на дню и каждый раз пробывший по часу, казался тоже сильно озабоченным и расстроенным.

Окружавшие императрицу лица приписали это тревоге герцога за здоровье императрицы, но сама она поняла настоящую причину его волнения, и это еще усугубило ее недуг.

Шут Голицын, вошедший при герцоге, предложил императрице попользовать ее иноземными травами, от которых, по его словам, от всякого недуга облегчение получается.

— Оставь, дурак! — нехотя рассмеялась государыня. — Какие там у тебя еще средства выискались? Откуда ты их взял?

— В немецких лесах набрал, матушка Анна Ивановна! — подмигнул шут. — Сам выбирал, сам сушил, сам и нашептывал. Немецкие травы пользительные… не нашим чета!.. С них разом все как рукой снимет!.. И не пикнет никогда тот человек, который ими попользоваться согласится.

— А сам ты эти травы пивал? — обратился к нему герцог, бросив на него гневный взор.

— Нет, батюшка… Куда мне! — замахал руками шут. — Это не про нас, грешных, писано! Не для нас все травы собираются, не на нас они и расходуются. Это — барские травы… сиятельные да владетельные; их только барский желудок принять может.

— Да ведь и ты когда-то барином был. А ежели не ты, так твои предки и родственники, — презрительно бросил ему Бирон.

Шут махнул рукой и со вздохом произнес:

— Мало ли кто чем был, твое герцогское величие! Если бы все свое прошлое помнили да по нем жизнь свою строили, так не то и было бы!.. А у нас, на Руси, как? Сел за стол, и ноги на стол. Был псарем, а тут с царями считаться да брататься стал!.. Нешто может умный человек свое прошлое в счет и рассуждение ставить? Никак этому быть невозможно. Непорядки ты говоришь, а еще светлостью прозываешься! — и, прокричав петухом и трижды перевернувшись пред герцогом, Голицын кубарем выкатился из комнаты.

— Скоро ли вы бросите эту манеру держать при своем дворе шутов? — заметил Бирон по уходе Голицына. — Где, кроме России, можно еще встретить такое унижение человечества?

— Ну, и не так унижаются люди! — заметила в ответ ему императрица. — Это еще куда ни шло! Голицын от голода в шуты пошел… есть захотел… так и стал шутом!..

— Это не извинение! — пожал плечами фаворит. — А впрочем, я так только вам заметил. Я знаю, что переубедить вас в этом отношении трудно.

— Да и не в этом одном! — подчеркнула императрица. — Я к старости вообще упряма становлюсь. Вот люди говорят, что я и за тебя-то держусь больше из упрямства!