Тайна болезни и смерти Пушкина - [117]

Я, как видите, добр, бесхитростен, но сердце мое чувствительно. Дуэли мне уже недостаточно, и каков бы ни был ее исход, я не сочту себя достаточно отомщенным ни смертью вашего сына, ни его женитьбой, которая совсем походила бы на веселый фарс (что, впрочем, меня весьма мало смущает), ни, наконец, письмом, которое я имею честь писать вам и которого копию сохраняю для личного употребления. Я хочу, чтобы вы дали себе труд и сами нашли основания, которые были бы достаточны для того, чтобы побудить меня не плюнуть вам в лицо и чтобы уничтожить самый след этого жалкого дела, из которого мне легко будет сделать отличную главу в моей истории рогоносцев». (Курсив мой. – А.К.)

Письмо датируется 17–21 ноября 1836 года, когда дуэль уже была расстроена, что вытекает и из его содержания, но сам факт его написания говорит о том, что Пушкин не оставляет намерения отомстить за нанесенное ему оскорбление, поскольку он напрямую обвиняет барона в написании «пасквиля»: «Вами было составлено анонимное письмо». Вот это беспочвенное обвинение Геккеренов в написании «Пасквиля» является лучшим доказательством того, что его составил сам Пушкин, взяв на себя великий грех по обвинению невиновного: «Напрасно я бегу к сионским высотам…» И извинение перед Музой в пятой строфе «Памятника»: «…не оспоривай глупца».

В том, что дуэль не состоялась, «виноват» прежде всего сам Пушкин, вернее еще одна его мистификация, о которой речь впереди. Между тем события разворачивались в следующем порядке. 7 ноября приехал из Царского Села Жуковский и активно включился в «работу» по предотвращению дуэли. Оба Геккерна, озабоченные тем же, предпринимают неожиданный поворот. Встретившись с Жуковским, Геккерн объявил, что Дантес давно влюблен в Катерину Гончарову; он просил уговорить Пушкина взять свой вызов, после чего Дантес тотчас сделает предложение Е.Н. Гончаровой. Пушкин пришел в ярость от низости и подлости посланника, услышав это предложение, но деваться ему было некуда, поскольку он сам невольно поспособствовал в свое время тому, чтобы был сделан этот ход.

О какой мистификации Пушкина идет речь? О ней много лет спустя подробно рассказал князь Александр Васильевич Трубецкой (14.06.1813–17.04.1889), в то время штаб-ротмистр Кавалергардского полка, однополчанин Дантеса. Суть его рассказа в следующем (в переложении Н.Я Петракова): «В конце лета 1836 года, вернувшись к обеду из города на каменноостровскую дачу, Пушкин застал у Натали Дантеса. (Заметим, что Дантес задерживался, зная, что Пушкин должен вот-вот появиться). После того как кавалергард ретировался, Пушкин потребовал объяснений от жены. Натали прибегла к спасительной, до ее мнению, лжи: Дантес, оказывается, зашел, чтобы сообщить ей о своем глубоком чувстве к сестре Екатерине и желании посвататься к ней. Пушкин, не поверив ни единому слову жены (это на заметку пушкинистам, убеждающим читателей более полутора веков в исключительной искренности Н.Н. и в столь же исключительной доверчивости поэта к росказням своей супруги), решил воспользоваться ее оправданиями и заставил тут же под диктовку написать Дантесу записку, в которой Натали извещает Дантеса, что она передала мужу, как Дантес просил руки ее сестры Кати, и муж, со своей стороны, согласен на этот брак. Записка была тотчас послана Дантесу, Трубецкой описывает шок Дантеса: «Ничего не понимаю! Ничьей руки я не просил. Стали мы обсуждать, советоваться и порешили, что Дантесу следует прежде всего не давать опровержения словам Натали до разъяснения казуса». Когда Дантес получил от Натали разъяснение этого «казуса», ему ничего не оставалось делать, как действительно изобразить ухаживания за Екатериной. Доказательства этому мы получаем из письма С. Карамзиной от 19 сентября 1836 года. Описывая свои именины, она, в частности, пишет о Дантесе, «который продолжает все те же штуки, что и прежде, – не отходя от Екатерины Гончаровой (!), он издали бросает нежные взгляды на Натали, с которой, в конце концов, все же танцевал мазурку». Шутка Пушкина удалась на славу… она показала, что с Пушкиным шутки плохи, у него все игроки как на ладони. И Дантес сильно струхнул. По свидетельству того же Трубецкого, Дантес после встречи с Пушкиным на его даче (которая явно имела целью подразнить супруга Н.Н.) «выразил свое опасение, что Пушкин затевает что-то недоброе».

Интуиция не обманула Дантеса. Именно в августе-сентябре в голове созрел поэта план «крупномасштабной акции».

Поскольку академик Петраков в своей версии этой «крупномасштабной акции» не предусматривал, что целевая установка «акции» это самоубийство поэта, а посему называет следующие цели акции. Это прежде всего стремление показать, «…что свою честь он ставит выше всего на свете. Это во-первых. Во-вторых, что его интеллект несоизмеримо выше мозгов светских интриганов и для него не представляет никакого труда разобраться в их мышиной возне. И, в-третьих, в столь неравной борьбе он готов поставить на кон свою жизнь. Форма реализации этих целей – «автоанонимное» письмо, распространенное в узком кругу близких знакомых, что создает возможности для маневра при непредсказуемом развитии событий. А непредсказуемость при операции такого масштаба была обязательным элементом начинающейся игры. Большой игры».