Тайна архангела-2 - [120]

Он сначала лежал на кровати, положив руку на ее поясницу. Потом Сергей сел рядом, продолжая ночь без сна и отдыха в созерцании. Он размышляет много и видит провидение. И видит себя.

Еще немножко о характере. Это та, которая идет по проспекту и, видя яблоню, не может удержаться от возгласа, пролетающего звонкими каплями, трогающими сердечную мышцу. Как любая религиозная метущаяся душа она неравнодушна к яблокам и не может оставить их без комментариев. Она хамит и посылает старушек. Она пошлет матом любого. Не стесняясь ни мамы, ни дедушки, будь-то даже дедушка Ленин или дедушка Фрейд. Это она бьет себя по губам, когда незапланированно со вздохом перед ухом какой-нибудь любимой преподавательницы вылетает жизненное «б…».

Да-да, она любит преподавательницу!.. И не одну!.. И они ее, как ни странно.

«И добродетель в мыле одета в сатанисты…» Сергей читает эти строки впотьмах спальни.

Это она кидается на пол животом, валяясь там, и переворачивается на спину, проскребая ногтями паркет и отдаваясь, сама не зная чему, но своим крестом на груди прикрывая себя от брошенного демонского обличия…

Парадокс, знаете ли.

А вера вместо фактов. И разум размышляет каждые три секунды, вернее каждую из них так, что иногда готов разорваться под гнетом. Но не чистый рационализм анализа, а интуиция зарослей жизни владеет этой неглупой в целом головой. Воля железа построена сама собой по любительскому плану, самоизобретенному и считающемуся единственно правильным.

Это борьба с ножиком в зубах даже не женщины, но дикаря, разукрашенного и в набедренной повязке. С походкой уверенности парня на каблуках, чувствуя твердость мужчины. Смешно было, когда улыбка заслоняла лицо почти криво или совсем нереально, когда улыбаться и не хотелось. И как ждало плохое сердце прихода сердца хорошего, соединиться с ним; но дождалось плохого…

Сергей слышал посапывание. Ресницы его были светлые, обращены в другую сторону.

Воевала. Против мерзости, однозначно. И с такой же злостью отвергала любого «паиньку», потому что было отвратно даже смотреть на него. У нее не было принципов. Но был стимул воевать…

А Сергей мог только положить ладони на колени. Надо знать, за что воюешь. Знать головой и сердцем. Знать солнечным сплетением и всей собой. Когда бежишь за мрачным темным зайчиком — пятном в дебрях, не знаешь, был ли проблеск и идешь наугад. Доверяя себе телом, легко идешь на эхо, а не на голос. Хоть и не привыкшая к собственной непогрешимости и готовая лоб расшибить от прошлых неудач, так же просто она поддается заблуждению чувства, которое привязывает к себе, смешивая чистоту искры с мрачным безумием, любовь с изуверством, распущенность с глубинами души, красоту ног с красотой глаз…

Хочешь наткнуться на острый сук и пропороть себе все внутренности? Верный способ ошибиться — это перепутать все понятия, намешать струйки хорошего с капельками грязного. А дальше ты попался, и ничто не определит тебе путь, кроме определения понятий и заповедей жизни.

Свои заповеди. Будто они не должны совпадать с Божьими. Свой ад. Будто он и не существовал в утробах Земли. Свое счастье. Словно оно не мучалось в тошноте удушливых схваток ложных вод в животе.

Предчувствие перло напролом, извините, тупое и совсем не предчувствующее. Играло, как котенок, на чужих нервах темной веткой невидимой смуглой рукой в заросшем заколдованном лесу.

Как будто две девушки лежали сейчас по обе стороны Сергея. Они спали, отвернувшись в разные стороны, рай и мрак, а посередине был он. И он мог бы на человеческом жаргоне смело назваться лохом. Ибо они обе не смотрели на него. Та, что была светла, потому что была уже в раю. А та, что мрак, ибо не любила блондинов. Но что нам эти дурацкие штамповки?.. А он был на распутье. Что было проще, чем полететь и окунуться в свет?.. Но его Марина лежала ближе к другой стороне. И он обнял ее.

* * *

Андрей листал первый из канонов, покаянный канон. И, читая, все более уходил с головой, влетая в неведомые разверстые перед ним трещины души. Чем были исполнены эти слова: окаянный, жестокий, черствый, злобный… или их синонимы, не важен слог, важен смысл?.. Ранее он слушал их, не опускаясь в них сердцем. Не прочувствовав до самой глубины, и не мог прочувствовать тогда, но теперь это был он. Всеми этими словами — он. Когда под сводами темного храма читали псалмы на вечерней. Это был он. Это был его исстрадавшийся храм внутри ребер, стенами из этих ребер. Ему больно до физической рези.

Неужели это он?.. Но кто он… почему так?.. Он ли не был ангелом, устремленным ввысь во всю душу и все глаза. Но он уже успел побыть человеком двадцать три года. Имело ли это значение, если сейчас он был…?.. Он задохнулся на излете мысли. Сейчас он был человеком. И это было навешанное ярмо вечного греха, хотя бы по причине грехопадения Адама и немощной плоти людей.

Слова давались тяжело. Он едва смог дочитать до конца, чувствуя, как на лбу выступил пот, а тело клонится в изнеможении. Он отдавался этой молитве сначала с опаской, с боязнью, а потом целиком, ухнул с шеей и суставами. Его повело. Он вынужден был найти стул и сесть, все еще кидая взгляд на икону. Весь организм побивало мелкими волнами.