Тайна алмазного берега - [4]

Остальные жильцы – Альфонс Ничейный со своими двумя бессменными подельниками – аккурат были дома.

Об Альфонсе Ничейном достаточно упомянуть, что его выдворили из всех стран мира, а посему он с давних пор существовал на Земле на нелегальном положении, да и то в основном по ночам. Хопкинс утверждал, будто бы он датчанин, некий изготовитель ядов из Гватемалы клялся-божился, что Альфонс – испанец, а тот с гордостью называл себя «безродным космополитом», поскольку появился на свет в туземной пироге в окрестностях Коломбо и все близлежащие государства отказались зафиксировать сей факт законным порядком.

Крестили младенца на некоем армянском судне, что, однако, не закрепило за Альфонсом официального статуса. Знатоки юриспруденции из полицейских кругов считали, что его следовало бы выдворить на другую планету.

Альфонс был хорош собой: стройный, хотя и несколько женственный, отличался изысканными манерами и образованностью. Однако мало кто умел обращаться с ножом так, как он, а несколько лет назад в Суэце до того ловко нокаутировал инкассатора, что бедняга заработал тик и до сих пор дергается всем телом – об этом случае даже в медицинских газетах писали.

Альфонс Ничейный и его подельники уютно обустроили свое жилище. С минимальными финансовыми затратами, зато не щадя усилий, приватизировали занавес из реквизита бродячего цирка и застелили холодный каменный пол цистерны. Спать вся троица укладывалась на бортовых досках с кузова грузовика.

– Что новенького, Оковалок?

– Чурбан Хопкинс ждет не дождется вас на барже, с головы до пят замотанный в скатерть.

И я изложил им нашу печальную историю. Альфонс Ничейный тихо процедил сквозь зубы крепкое словцо, а подельники его, не стесняясь в выражениях, возмущались во весь голос. М-да… Будь я на месте Турецкого Султана, не хотел бы я столкнуться с этими парнями на узенькой дорожке.

– Дайте побыстрее какую-нибудь одежку! – поторопил я их.

– За кого ты нас принимаешь? Мы тебе не кинозвезды какие-нибудь, чтобы гардероб за собой таскать. Что есть, то и носим на себе.

– Но ведь не сидеть же Хопкинсу в скатерти до глубокой старости!

– Упаси бог, этого мы не допустим! Одолжим у кого-нибудь приличный костюмчик.

– Никаких выкрутасов, ребята! – предупредил я их. – Действовать только честным путем. Сегодня матушкины именины.

– Лады! – сказал один из подельников. – Тогда подпоим кого-нибудь и разденем.

Однако другой счел, что трахнуть по башке дешевле обойдется.

На том и порешили.

К счастью, обошлось без насилия. В будке дорожных строителей мы прихватили рабочий халат – правда, промасленный и дырявый, но на первых порах сойдет.

Затем поспешили в порт. Было уже около одиннадцати, причал почти обезлюдел.

– Где ваша посудина? – спросил Альфонс.

– Вон там, за углепогрузчиком.

– Значит, так: вы стоите на стреме, – дал он указание своим подельникам. – Чуть что – свистните. А ты показывай дорогу.

Мы взобрались на палубу и коротким свистом предупредили Хопкинса. В ответ – тишина…

Может, пригрелся в скатерти да уснул с расстройства?

Мы дошли до того места, где еще какой-то час назад сидели с Хопкинсом в ожидании. На дощатой палубе валялась скатерть, а самого Хопкинса не было видно.

– Вряд ли он далеко ушагал. Не такой он человек, чтобы разгуливать по городу в чем мать родила.

– Это верно. Хопкинс, он у нас пижон, следит за собой. Давай на всякий случай спустимся в трюм. Вдруг он нашел какую-нибудь попону потеплее и задрых.

Ощупью мы спустились вниз, окунувшись в запахи тухлой рыбы. Альфонс включил фонарик и осветил гнилой остов баржи.

– Вон он, дорожный сундук, – сказал я. – Должно быть, жмурик там и есть.

– На хрена он нам сдался?

– Может, при нем какие вещички имеются…

– Раскатал губы… Ничего там нет!

– Почему ты так думаешь?

– Потому как Хопкинс сразу же после твоего ухода нырнул сюда и пошуровал в сундуке. Если покойник был обряжен честь по чести, значит, Хопкинс отчалил в полной экипировке.

– Маловероятно, – заметил я.

– Почему?

– Если бы жмурика засунули в сундук одетым, Турецкий Султан не стал бы рассиживать здесь в скатерке.

– Твоя правда.

– И все же глянем на всякий случай.

Мы подобрались к сундуку. Альфонс светил фонариком, а я вооружился ломом. Однако инструмент не понадобился: крышка была не заперта и легко откинулась.

Альфонс направил луч света внутрь сундука, тотчас вскрикнул и выронил фонарик.

Внутри покоился Чурбан Хопкинс. Бездыханный!

– Карамба! – выругался Альфонс Ничейный.

Свое возмущение он обычно выражал ругательствами сквозь зубы, однако ошибется тот, кто подумает, будто бы по характеру сквернословия можно сделать какой бы то ни было вывод относительно происхождения самого Альфонса. Он редко сквернословил дважды на одном и том же языке. Послушав его, любой из народов мира мог бы счесть Альфонса своим. Но это я так, красного словца ради: народы мира вовсе не соревновались между собой за это почетное право.

– Эй, Оковалок! – шепотом воззвал ко мне Альфонс. – Что бы это значило?

А я стою и молчу, прямо дара речи лишился. Надо же, старый верный друг взял и копыта откинул. Причем не по своей воле…

Альфонс снова посветил фонариком. Одежду с покойника сняли, он был весь в крови, хотя ран не было видно, и лишь когда мы его перевернули, оказалось, что бедняге Хопкинсу выстрелили в затылок.