Тайна Алмаза - [18]

— Разрешите угостить чайком.

— А я сейчас попробую сахаринчику раздобыть.

Юнг ушел.

Кувалдин вытащил из нагрудного кармана плотный пакет и подал его Широких.

— Что это?

— Директивы.

Видя, что комиссар хочет вскрыть пакет, он придержал его руку.

— Здесь инструкция, шифры, явки. Познакомишься потом. Прочтешь, немедленно уничтожь.

Широких с удивлением посмотрел на Кувалдина.

— Какие шифры и явки?

— Есть решение ЦК о подготовке нашей партии к переходу на нелегальное положение.

Широких медленно встал.

— В подполье?..

— Да, Иван Ильич! Чуешь, что творится кругом? Контрреволюция голову подымает. С фронта отозваны юнкерские и казачьи части, но задушить революцию им все равно не удастся. А подполья мы не боимся. Оружие, имеющееся в наличии, надежно спрячь. О месте, где оно будет укрыто, сообщить лично мне. Кому думаешь поручить это дело?

— Юнгу.

Глава 6 Выстрел в лицо

Страшные дни переживала залитая кровью столица Российского государства.

Миллионная армия, плохо обученная, плохо вооруженная, проданная и преданная своими же генералами, — отступала.

«Мира и хлеба! Хлеба и мира!» — кричали демонстранты в колоннах. Вместо мира правительство двинуло на столицу усмирительные полки и дивизии карателей, вместо хлеба — свинцовые пули и снаряды.

Петроград был наводнен шпионами и провокаторами.

Многочисленные объявления оповещали жителей столицы, что большевики являются «государственными преступниками». За голову Ленина было назначено огромное вознаграждение.

По ночам пьяные черносотенцы и «спасители христовой веры» громили еврейские кварталы, убивали и насиловали женщин, расстреливали тут же, на пороге дома.

Трупы не разрешали убирать по нескольку дней.

Почти все революционно настроенные части под угрозой расстрела были отправлены на передовые линии фронта, немногочисленные отряды Красной гвардии разоружены, а красногвардейцы разогнаны.

Большевики ушли в глубокое подполье.

День и ночь усиленные разъезды казаков патрулировали по улицам для соблюдения «порядка» и «спокойствия».

В один из таких дней «порядка» и «спокойствия» шел по улицам Петрограда Семен Юнг в чужом платье, под чужим именем.

«Где найти Кувалдина?»

Уже три явки посетил Юнг, но все они оказались проваленными. На одной из них он едва не попал в лапы юнкеров, помогли быстрые ноги.

Теперь он шел на четвертую и последнюю, шел, и сердце замирало: вдруг и здесь провал.

Нужно было спешить. В городе военное положение, и после 8 часов патруль забирал поголовно всех. Юнг чуть ускорил шаг. Благополучно прошел несколько кварталов.

Вот и нужный дом.

Юнг поравнялся с калиткой. Прежде чем открыть ее, незаметно и зорко огляделся и только после этого вошел.

Чистый двор, крохотный садик, дорожки, посыпанные песком.

На его стук сразу же раздался голос:

— Кто там?

— Мне Гаврюка можно увидеть?

Внутри завозились, дверь открылась, на пороге появился старик в грязном переднике.

Увидев Юнга, пристально посмотрел на него.

— Мне бы Гаврюка Сысой Сысоича, заказы на обувь он принимает или…

Юнг не успел закончить. Старик вдруг отпрянул, загораживая руками дверь, закричал надрывным старческим голосом.

— Беги, сынок! Беги, род…

Сзади кто-то зажал ему ладонью рот.

Юнг прыгнул с крыльца. Сразу же хлопнул выстрел. Очутившись за калиткой, Юнг бросился бежать вдоль улицы, но навстречу бежали какие-то люди, тогда он круто свернул в первые попавшиеся ворота.

За спиной раздался свист, тяжелый, громыхающий топот.

Юнг заскочил в парадное, наверх вела лестница. Секунду помедлил и бросился по ней. На ходу выхватил наган. На самом верхнем этаже оказалось несколько дверей.

Постучать?

Кто знает, что за люди. Глянул вверх, так и есть — квадратный чердачный люк.

Поднялся по тонкой приставной лестнице, нажал плечом, люк открылся. Юнг лег на край люка и, втянув лестницу, плотно прикрыл за собой крышку. На чердаке темно, зажег спичку, но она сразу погасла.

«Что же теперь делать? Живым они все равно не возьмут». В глубине чердака что-то вроде окна. Подполз: так и есть, доски приставлены, осторожно разобрал, выглянул. Перед ним железная крыша, покрытая облезлой краской.

Шагнул. Железо загремело, Юнг сразу присел, скинул сапоги, сунул их под мышки и, стараясь не шуметь, дошел до конца крыши. В двух саженях — угол другого дома.

Юнг смерил на глаз расстояние, глянул вниз — четыре этажа, сразу под крышей гладкая стена. Окон на этой стороне дома нет.

Юнг лег на живот и заглянул под крышу. Широкий стропильный брус поддерживал основание крыши. В голове мелькнула мысль. «Э-э, была не была!» Сапоги Юнг забросил на соседний двор. Быстрым кошачьим движением перегнулся, ухватился за брус и повис, цепко ухватившись, над пропастью.

Унтер-офицер в сопровождении десятка солдат медленно поднимался по лестнице, на каждом этаже оставлял охрану.

Дошли до верхнего этажа. Никого нет.

— Гришин.

— Я!

— Горбаненко.

— Тута!

— Начинайте обыск. Врешь, собака, не уйдешь! — цедил унтер-офицер.

По всем этажам солдаты застучали прикладами в двери квартир.

— Открывай, сучьи дети. Выходи, куда комиссара сховали?!

Жильцы молчали.

Гришин с двумя солдатами, приставив стол взятый из квартиры, полезли на чердак.

Солдаты боязливо жались друг к другу. Обследовали чердак. Пусто. Один из солдат молча указал на разобранные доски чердачного окна.