Тайна аббата Соньера - [28]

Он долго размышляет, берет четвертую часть и перечитывает фразы из Нового Завета, задерживаясь на трудноразличимых буквах, которые были добавлены, на словах, сцепленных между собой. Ничего… Он ничего не понимает. Всякие возникающие у него ассоциации идей бессвязны, фразы, которые он получает, не несут в себе содержания.

«Butin… Добыча. Я схожу с ума. Butin происходит даже не от латинского, а от немецкого. А в нем нет ничего такого, чтобы было близко к данному слову».

Что-то вроде суеверного страха добавляется к непониманию. Он уже готов стукнуть в ярости кулаком по манускрипту, когда черный силуэт на улице привлекает его внимание. Он сразу не узнает толстяка, который вяло движется в сторону дома у церкви. Вдруг он понимает, что этот изнуренный незнакомец, который едва передвигает свои большие плоские стопы, не кто иной, как еврей Илья. Тогда он бросается к открытому окну и кричит:

— Дорогой друг! Вот, наконец, и вы.

У Ильи такой вид, будто его только что разбудили. В какой-то миг он останавливается и раскачивается в ритме биения своего сердца. Его голова поднимается, в глазах мельтешат черные мошки, потом он замечает улыбающегося Соньера.

— А! Соньер… Мне уж казалось, что я никогда не доберусь сюда… Откройте мне дверь, я умираю от жажды.

— Сей же миг!

Беранже слетает с лестницы. Вот уже русский вошел внутрь. Его подвижные черные глаза исследуют каждый закуток. Мужчины обмениваются поздравлениями, потом Илья падает на стул. Его отяжелевшие ноги вытягиваются, натруженное тело обмякает. В последний раз он проклинает обратную сторону своего таланта: этот жир, который когда-нибудь убьет его.

— Каким путем вы пришли? — спрашивает Беранже с удивлением, наливая ему стакан вина.

— По дороге, пешком… А разве есть другой путь? — отвечает Илья, разом опустошая свой стакан. — Дайте теперь мне воды.

— Как вам будет угодно. Есть несколько козьих троп. Но, глядя на вас, можно подумать, что вы вскарабкались бегом по самому крутому склону холма. А где ваши вещи?

— Не беспокойтесь о моем багаже, он прибудет в нужное время. Это зависит от того, что у вас есть сообщить мне. Но я сомневаюсь, как бы ни получилось так, что вы заставили меня проделать весь этот путь впустую… Я ошибаюсь?

Беранже тянет с ответом. Он выдерживает взгляд Ильи, мрачный и пронизывающий. Однако русский не кажется ему плохим. Напротив, от него веет чем-то тонким и невыразимым словами: любовью. «Надо довериться ему».

— Я обнаружил в церкви манускрипты и подумал, что вы могли бы мне помочь.

— Это зависит от того, что вы от меня хотите, и от их содержания. Ничто нас не торопит. Успокойтесь.

— Но я совершенно спокоен!

— Я вижу вас насквозь, вы глубоко страдаете.

Беранже проглатывает слюну. Илья говорит правду. Илья проник к нему в душу. Он не может устоять, чтобы не поделиться с ним своими опасениями.

— Я несчастлив… Не воспринимайте эти слова как жалость нарцисса к самому себе, я не убит горем, а, скорее, огорчен, как будто бы заклеймен печатью неудачи.

— Это интуиция?

— Нет!

— Значит, это результат ваших размышлений. Объяснитесь, дайте мне детали.

Илья берет его за руку и сжимает ее, как если бы он хотел заставить его заговорить. Выражение его лица делается жестким, черные глаза блестят.

Беранже вздрагивает. «Почему я вдруг испугался этого еврея? Почему Бог создал его как чистого гения? Нельзя допустить, чтобы он подчинил меня себе!»

— Не пытайтесь справиться с собой, — продолжает Илья. — Это совершенно естественно — пугаться, когда чувствуешь угрозу. Нужно, чтобы вы научились сохранять спокойствие. Секрет хладнокровия заключается в умении отделить реальность от кошмаров, а я не являюсь кошмаром. Не пытайтесь догадаться о том, кто я есть. Вы поймете это тогда, когда пристально изучите все окружающие вас вещи в их сущности. Вы не готовы к посвящению. Эгоизм ограничивает ваши возможности. Говорите! Доверьтесь мне.

Взгляд Беранже продолжает блуждать по комнате. Все предметы окаймлены красноватым светлым туманом. Он не может четко различить положение стрелок своих часов, которые, однако, лежат рядом на столе. Его вселенная продолжает постепенно дробиться, сознание медленно умирает, он закрывает глаза и слушает голос еврея:«…Я ваш единственный друг. Расслабьтесь. Говорите…»

Илья разжимает потихоньку свои объятия, потом отпускает руку Беранже, в то же время его левая кисть продолжает порхать перед затуманившимися глазами священника. Его длинные и гибкие пальцы чертят в воздухе энергосистему, лучи которой, кажется, сходятся ко лбу Беранже.

Священник больше не сопротивляется. Он объят холодом и в течение нескольких мгновений сильно трясется, ему кажется, что пришел его конец. Потом в него просачивается жар. Первым воспоминанием, вернувшимся к нему с дьявольской точностью, был запах волос Мари, потом рисунок ее губ, потом широкие бедра, в которых ему так нравится теряться…

— Все началось в тот день, когда она пришла…

Гораздо позднее, в час дневной сиесты, когда бродячие собаки забились под тень дубов, оба мужчины делят трапезу, состоящую из вина, хлеба и овечьего сыра. Беранже все еще находится под чарами Ильи, он обращает к нему отчаянный вопросительный взгляд. Он не может произнести ни слова, позволяя еврею оставаться в раздумьях. «Что он думает обо мне? Во что он верит? Чего он хочет?»