Тайна аббата Соньера - [16]

Беранже чувствует, что еще очень слаб и неопытен, чтобы контролировать свои действия. Что она подумает, ощутит? Не представляет ли она собой охваченную жаром массу плоти, отдавшую себя на растерзание любовным рефлексам? Он должен все изведать, все узнать и не полагаться на то, что прочел в запрещенных книгах, которые переходили из рук в руки в семинарии. Он легонько целует ее в губы, почти целомудренно, но ее ответный поцелуй полон страсти. Их зубы соприкасаются, дыхание перемешивается, тела ищут друг друга. Они направляются к комнате, к кровати…

Осмелев, Мари высвобождает свои груди резким движением и предлагает их ему. Потом она принимается за пуговицы на робе Беранже. Ее пальцы вырывают их одну за другой. Она раскрывает его рубашку, целует его торс. Ее руки теряются в волосах на его груди, ногти впиваются в мощные мышцы, повторяя их контуры, и царапают кожу.

Он напрягается и ждет. Рука Мари опускается на его член, стискивает его, гнет и задает нежный ритм. Он чувствует себя вовлеченным в водоворот беспорядочных, противоречивых мыслей. Вот удовольствие, от которого невозможно защититься. Его горящая кожа ищет соприкосновения с твердыми грудями Мари. Его неловкие руки сжимают бедра и соскальзывают к ягодицам. Он не знает! Он не осмеливается…

Его смущение приводит в восторг девушку, которая наслаждается тем, что впервые мужчина находится в ее власти.

— Ты уже обнимал такую красивую, как я, и совершенно обнаженную девушку?

Беранже не отвечает. Мари торжествует победу. Она желает, чтобы он замарался с ней. Ей хочется сладострастия, разврата с ним, со священником.

— Скажи мне, что тебе нравятся мои груди… Скажи мне, что тебе нравится, когда мой язык оказывается у тебя во рту… Скажи мне, что тебе нравится мой зад… Скажи мне, что тебе хочется мою киску…

— Мне хочется всего того, чего ты хочешь сама, — бормочет он, побежденный.

Тогда он чувствует, как ее рука становится все активнее, затем ее упругие бедра прижимаются к его бедрам. Бедра нежно обхватывают его вздымающуюся плоть и сжимают ее, словно тиски.

Вдруг Мари резко вводит его в себя, и ее охватывает неистовство. Беранже легко поддается. Без сожаления. Без угрызений. Беранже весь горит, он кончает.

— Я тебе не дам ни минуты покоя! — кричит она ему, в то время как растет их наслаждение.

Мари снова уехала в Эсперазу. Уехала… Она поклялась ему, что скоро вернется. Беранже задыхается от тоски и беспокойства. «Мари… Мари…» Он снова желает ее. Что же с ними теперь будет? Он хотел бы набраться храбрости и пойти в церковь, ползти и стонать перед крестом, потом изорвать себе грудь, чтобы вырвать с корнем этот грех, кажущийся ему самым сильным счастьем, которое можно испытать в этом мире. Но он продолжает лежать на измятой кровати, подобно пленнику, обреченному на бездействие. Сквозь слезы в глазах он снова видит ее обнаженной. Он слышит ее. Однако говорит не она. Это завораживающий голос, доносящийся откуда-то: «Удовольствие — это самое большое благо… Прими его, как оно есть. Оно не требует ни объяснений, ни извинений. Оно самодостаточно, оправдывает свой поиск, проникает в нас и поглощает нас. Оно не грех, прими его, так как ты создан для того, чтобы познать границы удовольствия».

Искушение! Беранже не желает больше слышать этот женский голос. Он бьет кулаками но подстилке, потом выскакивает из кровати, вон из комнаты, вон из дома разврата, вон из деревни. Он, словно одержимый, бежит по дороге, которую заливает солнце. Он пытается думать о Христе, о его доброте, о его жертвоприношении ради людей.

— О Боже, почему угрызения совести мне кажутся такими легкими? Почему ты меня не наказываешь?

Он взбирается на скалу и подставляет свою грудь небесам, но они безнадежно голубые, отчаянно безмятежные. Видны даже птицы, которые резвятся в синеве, и он слышит их радостные крики. Ни малейшей угрозы. Не видно ангелов-мстителей, готовых разметать его плоть и отправить душу его в ад. Небеса молчат, и Беранже не знает, чего они жаждут.

Постепенно спокойствие возвращается к нему. Тогда он спускается со скалы, покидает дорогу и идет через пастбища. Он оказывается у Цветного ручья, разбухшего от грозовых дождей, и ищет брод, чтобы перебраться через него. Именно в этот момент на другом берегу внезапно появляется Рене. Это широкоплечий, коренастый мужчина с вьющимися волосами и грубыми чертами лица. Крестьянин, выпивоха и друг мэра.

— Привет, кюре! — бросает он своим гортанным голосом.

— Здравствуй, Рене.

Оба мужчины измеряют друг друга взглядом, но Рене первым опускает глаза, шмыгает носом, вытирает нос пальцами, потом пальцы о брюки, прежде чем пробормотать:

— Похоже, мы не любим Республику?

— Это верно! Но откуда тебе это известно? Ты никогда не бываешь в церкви, чтобы слушать мои проповеди.

— А, эти проповеди! Эти гнилые речи, что женщины повторяют у реки! Вы бы лучше читали свои Евангелия. С вашего языка срывается всякое дерьмо.

— Следи за своими словами, сын мой.

— Лучше сдохнуть, чем быть вашим сыном!

Рене хватает камень и бросает его в Беранже. Тому удалось уклониться от него в последний момент. В пять прыжков он пересекает ручей. Рене убегает.