Тайна аббата Соньера - [148]

Беранже почти прислоняется к его лицу, ощущая нездоровый жар, исходящий от умирающего, зловонное дыхание, которое вырывается из глубины его тела. Его ухо касается серых губ, которые выступают горбом в нижней части теперь опять напряженного лица.

— Это было весной 1912 года, — шепчет Будэ, — я изучал в тысячный раз манускрипты при свете моей лампы, снова делал подсчеты в тетради, когда вдруг понял. Эти двенадцать тайных врат, которые я безуспешно пытался определить на картах, они были там, перед моими глазами, помеченные буквами. И особенно одни из них, легкодоступные, находятся под Дрожащей скалой, как я и полагал несколькими годами ранее, но не особенно в это веря… Да, Соньер: в нескольких десятках метров ниже, почти заметные для глаза посвященного. Я хотел в этом самостоятельно убедиться и отправился туда на следующий день. Мне бы никогда не следовало этого делать. Никогда, Соньер! Существуют места, недоступные смертным, если только эти смертные не являются избранными и подготовленными к этому. Туда должен был пойти ты, ты и никто другой! Илья там поплатился своей жизнью; а я там оставил свою душу Прежде, чем я открою тебе секрет доступа, обещай мне, что снова свяжешь себя с Богом.

— Но…

— Обещай это мне, иначе ты проклянешь себя и проклянешь нас всех.

— Я обещаю это тебе.

— На кресте?

— На кресте.

— Тогда запоминай хорошо то, что я буду тебе говорить…

30 марта 1915 года.

Все закончилось. Настенные часы остановлены. Кусок черного крепа повешен на балку. Какой-то мужчина забрался на крышу и снял одну черепичину для того, чтобы душа Будэ могла улететь. Плакальщицы разливают ручьями свои слезы и наполняют воздух криками.

Беранже чувствует, как плывет в потоке всех этих приготовлений к похоронам. Никто больше не обращает на него внимания. Примостившись в тени, он неопределенно наблюдает за этой вековой и немного гнусной суетой. Если бы у него в голове не было этой тайны, ему бы больно было смотреть на эти реально происходящие события.

После того как он услышал откровения, он исповедовал его, потом присутствовал возле умирающего, читая молитвы, предназначенные для впавших в агонию, вместе с женщинами, вернувшимися в комнату. Когда Будэ умер, на смену им пришли другие. Более опытные, они вымыли и одели тело. Теперь Будэ покоится на кровати в своих одеждах священника, с четками в руках, золотым крестом на сердце и молитвенником в ногах. Единственный источник света в комнате с закрытыми ставнями — свеча, которую ставят на Сретение, — отбрасывает на его восковое лицо бледный луч, в котором иногда отражаются капли святой воды. В течение долгого времени тени в трауре появляются у его изголовья, потом тонут во мраке, теснимые другими, в то время как их дрожащие руки хватаются за ветвь лаврового дерева, опущенную в святую воду, чтобы окроплять покойника.

Проходят два часа. Запах умершего смешивается с запахами дыхания людей, с затхлостью, с душком пота, выделяемого телами, скопившимися в ограниченном пространстве. А народу все прибывает! Все население Акса толпится в доме семейства Будэ с того момента, как широко раскрытая дверь приглашает их прийти и проститься в последний раз с покойным.

И так как на него смотрят немного странно — он остается чужаком в их глазах, — Беранже чувствует себя вынужденным уйти. Оставляя заботу о похоронах сельскому кюре, он выбирается наружу из душного дома, покидает Акс и бредет вдоль берега Од. Там, встав на колени, он берет свой серебряный крест в руки и сильно обхватывает его вертикальную перекладину, держа его перед собой в качестве щита.

«Этот знак принесет тебе победу».

Будэ рассказал ему о существовании врат, о существовании силы, о существовании того зла, которое он не сможет повергнуть оземь без помощи Бога.

«Ты должен снова связать себя с Богом».

Он долго молится. Как машина. Он знает, что за несколько часов ему не удастся справиться со всей той инертностью, что накопилась в нем. Однако все свершится. Когда Беранже будет готов, он отправится к подножию холма.

Октябрь 1915 года, Лурд.

Это город, который берут приступом, окружают, наводняют, словно огромный вокзал на краю света во время разгрома. Тысячи человек поют там гимны во славу небес, сотни повозок и лошадей перегораживают улицы, из поездов выгружаются целые полки медсестер и раненых, священников и калек, верующих и слепых.

Беранже покидает свое купе и следует за толпой приехавших вместе с ним людей. Идя по свежему воздуху, он снова ощущает окружающую его жизнь, но быстро приходит в разочарование. Зажатый в толпе паломников, он топчется на месте, ступает ногами по листкам грязной жирной бумаги, которые перекатываются по земле, смешавшись с бинтами и с остатками еды. Окруженный массой людей, он чувствует, как она несет его в сторону выхода с вокзала.

На улице собралась целая дивизия. Солдаты, по большей части с ампутированными конечностями и ослепшие после газа, который немцы применили при наступлении, ждут, пока их перенесут на носилках. Это огромное море цвета хаки, серое и голубое, испещренное белыми полосами, полное стонов, призывов и молитв. Беранже чувствует, как у него пересохло в горле от всего этого. Он прибыл сюда, чтобы продавать медальоны раненым, но у него их никогда не окажется в достаточном количестве, как и мужества, чтобы их продавать, по крайней мере, до тех пор, пока он не свяжет себя вновь с Богом. Его терзают сомнения…