Тайна аббата Соньера - [122]

— Я думаю, что у нас скоро будут гости, — говорит Беранже Илье.

— Это всего лишь сторожевые псы. Основная часть банды нас ждет дальше.

— Банды?

— Да, они многочисленны.

— Ты знал это и ничего не предпринял, чтобы избежать этой западни?

— Нет никакой опасности. Сопровождающий их человек не может взять на себя риск быть прямо скомпрометированным в убийстве. Все это является демонстрацией силы, цель которой заключается в том, чтобы произвести на нас впечатление.

Вдруг на дороге появляются клубы пыли, которые не только свидетельствуют о том, что приближается целая кавалькада всадников, но также вызывают у Беранже желание побыстрей убраться отсюда.

— А вот и вся банда, — шутит Илья.

— Человек с тростью, — говорит Беранже, втягивая свою голову назад в фиакр.

— Спокойствие, он не будет ничего предпринимать. Это как раз то, что я «видел»: епископ находится вместе с ним.

В самом деле, в середине группы всадников, под предводительством человека с волчьей головой, который называет себя Корветти, экипаж с элегантными формами, запряженный четверкой серых лошадей, взбирается навстречу фиакру.

— Стой! — приказывает какой-то голос.

— Остановитесь, — говорит Илья кучеру.

— Как вам будет угодно, месье.

Корветти поравнялся с ними. Он остается нем, в одной руке держит поводья, в другой сжимает свою трость, взгляд у него такой тяжелый, что становится страшно. Беранже нервничает, он готов наброситься на врага. Вот они совсем одни в этих затерянных горах, во власти этого монстра и его пятнадцати всадников.

— Вы чересчур смелы, Соньер, — говорит Корветти хриплым голосом.

— Господа, не будете ли вы так любезны проследовать за мной, — говорит кто-то в другое окошко фиакра.

Это молодой аббат. Он расправляет свое длинное тело, чтобы движением руки пригласить их выйти из фиакра. На его девичьем лице проявляется улыбка, которая одновременно выражает сожаление и ободрение.

— Монсеньор хочет пообщаться с вами но одному очень важному вопросу.

Они направляются вслед за ним к экипажу. Беранже пытается принять естественный вид, когда аббат открывает дверцу и указывает им на пустое сиденье напротив невысокого человека, костистого, высохшего, словно сухая ветка, с черными глазами, смотрящими на них с тенью улыбки.

Беранже не соблюдает положенные в таких ситуациях формальности. Монсеньор ожидает повиновения со стороны этого кюре. Монсеньор может ждать еще долго. Беранже прекрасно осознает ту обиду, которую он наносит старшему по званию, однако тот, кажется, ни капельки не оскорблен этим. Он улыбается более откровенно. Беранже озадачен этим. Монсеньор Кабриер, епископ из Монпелье, далеко не такой, каким он себе его представлял.

— Приветствую вас, господа, усаживайтесь… Вы, должно быть, устали: эти праздники в замке мадемуазель Кальве, ваши марсельские приключения. Все это достаточно тяжело переносится. Я узнал, что вы чуть было не погибли во время одного достойного сожаления происшествия. Во время пожара, мне кажется. Это время года благоприятно для такого рода происшествий.

— Опасного рода. По правде сказать, прискорбная попытка убийства, — с иронией поправляет его Беранже.

— Как вы далеко заходите, месье Соньер, — отвечает епископ тем же тоном. Попытка убийства? Но кто вам желает зла? Этот милый Корветти? Он иногда может вспылить против друзей Габсбургов, это правда, — и обоснованно. Я не понимаю, как люди, подобные вам, могли связаться с королевским домом Австрии. Разве не существует других королевских домов на этом свете? Корветти, присоединитесь к нам.

Человек с волчьей головой подгоняет свою лошадь к экипажу и взбирается на сиденье рядом с епископом. Беранже, сидя лицом к лицу с этим ненавистным ему человеком, должен усмирить свое бешено бьющееся сердце. Его челюсти сжимаются. Убийца Желиса сидит здесь, перед ним, безмятежный, уверенный в своей неприкосновенности, которую ему дает близость одного из любимых руководителей Церкви.

Беранже скрывает свое отвращение. Отныне ему нужно будет принять новый бой, гораздо более изощренный и опасный, чем все те, что он провел до сего момента. В первый раз он действительно осознает то, что его противники посланы Римом.

— Наши друзья имеют кое-какие небольшие упреки в ваш адрес, — продолжает епископ. — Однако я предпочитаю не слышать их. Мы все тут приличные люди, не правда ли? На чем я остановился? Ах да, как я мог о них позабыть: эти милые Габсбурги, эти бедные Габсбурги, эти дегенераты. Если бы я считал, что нужно разрушить Европу, я бы применил умственные способности этих бастардов для развязывания войны. Эти способности дали бы больше результата, чем микробы, послужившие Причиной эпидемий чумы в прошлом.

— Габсбурги явятся гарантами наших свобод в новой единой Европе, — возражает ему Беранже.

— Это заурядное семейство думает только о том, чтобы сохранить навсегда использование красивых униформ и вальсы. Народы для них никогда ничего не значили, кроме численности населения, как и для их соседей — немцев и русских. Вместе с ними человеческая раса пропадет. Ее господство будет окончено. А вы вступили в союз с этими князьями абсурда, всячески стремящимися страдать, стонать, кончать жизнь самоубийством. Кем вы рассчитываете стать под защитой этих больных? Ну! Скажите-ка мне? Глупыми животными со смиренным, голодным взглядом, с опущенными головами, машущими хвостами и принимающими побои? У вас есть лучшая доля.