Таймыр, Нью-Йорк, Африка... - [13]

* * *

Обычно ласковый Ядран в штормовую холодную весну 1838 года доставил много хлопот морякам. Небольшой парусный барк, на котором плыл Ковалевский, попал в полосу встречных ветров. Он сутками отстаивался под укрытием островков. Больше двух недель его трепало в бурном море.

Но вот барк обогнул скалистый мыс с маяком. Отражение парусов заскользило по тихим водам лазурного залива. Хребты защищали его от бурь. Бока Которская словно хотела доказать, что ее не зря считают одним из превосходнейших заливов в мире.

Барк миновал несколько селений, приютившихся у подножия скал. Потом залив совсем сузился. Казалось, каменные стены вот-вот сомкнутся, преградив путь суденышку. Но за ними была бухта, спокойная и прекрасная, как горное озеро. В глубине ее виднелся Котор. Крепостная стена поднималась прямо от воды, зигзагами карабкалась по уступам и терялась в клубящихся облаках.

На рейде Котора не раз гремели пушки. Корабли русской эскадры адмирала Сенявина приходили сюда, чтобы помочь спустившимся к морю черногорцам отбить войска наполеоновского генерала Лористона. Однако позднее гордый народ снова оттеснили от берегов залива. С палубы барка Ковалевский видел над которским дворцом и над мачтами кораблей флаги империи Габсбургов.

Австрийский офицер и чиновник поднялись на судно, зачалившее за массивное железное кольцо. Их заранее предупредили, что горный капитан Ковалевский направляется в Черногорию для поисков золота.

Между австрийцами и черногорцами сохранялся непрочный мир, больше напоминавший перемирие. Стража которской крепости неохотно впустила в город нескольких черногорцев, присланных для встречи русского гостя. Теперь вместе с ними он через узкие ворота покинул Котор. Предстоял подъем на хребет, за которым простирались древние черногорские земли.

Ковалевский хорошо знал тропы Алтая. С горсткой разведчиков золота бродил по таежным хребтам Восточной Сибири, карабкался на гольцы, взбирался к снежным вершинам. И все же он совершенно изнемог, поднимаясь из Котора в горы.

Безжизненной, серой стеной, лишь кое-где как бы забрызганной каплями зелени, хребет круто вздымался над заливом. Узкая тропа вилась между нагромождениями глыб. Палило солнце. Ковалевский то и дело вытирал пот. Черногорцы же, казалось, не замечали подъема и легко перепрыгивали с камня на камень.

Когда тропа вышла к вершине, на плоскогорье, повеяло прохладой. Последний раз оглянулся Ковалевский на залив, скорее угадывая, чем различая среди густой синевы крохотные парусники.

Под вечер путник был у цели. Он знал, что Цетинье мало похож на столичный город. И все же был поражен тем, что увидел. В горной котловине белел монастырь с небольшой церковью. Вокруг — несколько домишек. Вот и вся черногорская столица!

Небольшой отряд воинов расположился возле надетых на пики отрубленных голов турецких беев и пашей. Ссохшиеся под горным солнцем и ветрами, они напоминали о битвах и победах. Спутники горного капитана вскинули ружья для салюта. Встречавшие тоже принялись палить в честь гостя. «Толпы черногорцев окружили меня, приветствовали и целовали: я был в родной семье!» — рассказывал об этой встрече Ковалевский.

Его провели к Негошу, правителю Черногории.

Очень высокий, почти на две головы выше остальных, стройный человек, черные кудри которого падали на плечи, был одет, как все черногорцы, но на шее у него висел большой крест: по обычаю страны, ее правитель непременно принимал сан священнослужителя.

Однако ни в манерах Негоша, ни в убранстве его комнат не было ничего, что напоминало бы об этом. Правда, комнаты — их было всего три — именовались кельями. Но стены украшали трофейные турецкие ятаганы. Рабочий стол Негоша был завален книгами. Здесь же лежали два пистолета и удивившие Ковалевского черногорские гусли, скорее похожие на домру, ио только с одной струной, звук из которой извлекался с помощью смычка.

Негош отвел гостю одну из келий. Правитель Черногории хорошо говорил по-русски. Ковалевский услышал от него, что страна бедна, зажата между враждебными Австрией и Турцией, что черногорцам нужны золото, свинец для пуль. И, как всегда, они обратились за помощью к России. Черногорцы еще при Петре Первом вместе с русскими сражались против турок. Вместе с русскими дрались против французов. Но теперь…

И Ковалевский услышал горькие слова: русский императорский двор прислушивается теперь больше к Вене, чем к Цетинье. Австрийцы чувствуют себя полными хозяевами в Которе — наверное, гость сам видел это. Но черногорцы не смирились, нет!

Когда горный капитан начал путешествия по маленькой стране, о которой тогда в Европе знали меньше, чем о Южной Америке, он не только искал руды, но и старался ближе узнать народ, рассеянный по неприступным орлиным гнездам. И на юге, у Скадарского озера, и на пустынном плато у местечка с многообещавшим названием Златица люди жили в бедности и вечной тревоге, чаще держа в руках ружье, чем мотыгу, — люди могучего духа, готовые умереть за родную страну. Он встречал их во всех уголках черногорской земли. «Все богатство черногорца в себе и на себе: в груди своей хранит он залог независимости, сокровище, за которое не пожалеет он царства небесного: на себе — все свое богатство, состоящее из оружия…»