Тайгастрой - [6]

Возле колеса «ворона» шелестит пучок соломы, откуда-то принесенный ветром. Глаза уже присмотрелись в темноте. У Гребенникова в бороде крошки хлеба. Все было обычным в этот час; необычным было лишь сердце: оно уже ничем не отзывалось на то, что предстояло через несколько минут. Потом вдруг застучало в висках, застучало, как на телеграфе, — и жизнь прошла узкой лентой со своими точками и тире... Не верилось, что тело, свое живое, теплое тело через минуту задубеет и все ему будет безразлично.

Розовое нежное пятно вспыхивает в овраге, сухо, хлопком в ладоши стучит выстрел. Потом торопливые шаги.

— Я пойду вторым! Прощай, друг! — сказал Журба. А в пожатии рук и поцелуе сказал: «Беги! И я убегу! Надо хоть попытаться!»

Юноша вышел из кольца охраны. Он шел сам.

Вот и овраг. За спиной — офицер с револьвером в руке. Один на один. Темная ночь. Овраг. Правда, руки связаны, а у офицера — револьвер. Но — все равно. Пора!

«Ударю его ногой в живот», — решает Николай. И тут он слышит:

— Вам устроен побег... Дайте руки... открыть замок наручников...

Это не сразу дошло до сознания. Николай не верит. Но офицер стреляет в воздух. Наручники сняты. Значит — правда! Николай скатывается вниз...

Через несколько минут собрались все трое: Бляхер, Журба, Гребенников. Обсыпанный снежком куст шелестел на ночном ветру на дне глухого оврага, далеко за городом...

— Я все-таки думаю, что это был наш человек, — сказал Гребенников после долгого молчания. — Действовал он, конечно, не один. Но их, должно быть, сразу же после того поймали. Так до нас имена и не дошли.

— М-да...

— Сумасшедшее время... — Гребенников вздохнул.

Они помолчали.

— Так вот. Николай, еще раз скажу: очень рад встрече. Прошлое — это прошлое. Им жить не будешь. Давай поговорим о настоящем. И о будущем. Я сделаю все, чтобы тебя отпустили. Поедем в тайгу. Ждет нас большое дело. И кому, как не нам, приложить к нему сердце, руку, всю душу положить?

— Можешь на меня рассчитывать, как на себя.

Гребенников поднялся.

— Не лежится что-то. Да, Николай, мы с тобой прожили хорошую жизнь, благородно прожили, добились своего. Теперь главное — удержать завоеванное, оградить наше детище от всех и всяческих врагов... Ну, пойдем на воздух. Посмотрю на твой град.

Они вышли.

3

Встреча эта случилась в мае двадцать девятого года, а через два месяца Николай Журба отправлялся из краевого центра в тайгу. Ехал он злой и раздраженный. Он принадлежал к числу людей, которые любят, чтобы порученное дело было им ясно до мельчайших деталей, а в краевом центре никто толком ничего ему сказать не мог. Инженер Грибов, с которым Журба несколько раз пытался обстоятельно поговорить, всячески уклонялся от большого разговора. Он беспрестанно прижимал сухую руку к виску, тер желтый лоб кончиками красноватых пальцев и смотрел такими глазами, что хотелось позвать врача.

«Ну и черт с тобой! — решил Журба, уходя из проектной конторы. — Доберусь до рабочей площадки, сам посмотрю, решу, что делать, а дальше — в Москву».

Ему дали в группу инженера-проектировщика Абаканова — веселого молодого человека, хорошо знавшего тайгу, восемнадцатилетнюю комсомолку Женю Столярову — тоненькую девушку с золотыми кудрями и шрамом на щеке; десятника Сухих — человека старого склада, побывавшего на всех не столь уж многочисленных стройках царской России, отца и сына Коровкиных — подсобных рабочих и черноусого паренька Яшу Яковкина, который заявил о себе, что знает строительное дело и будет очень полезен, особенно поначалу.

До районного городка Острог, находившегося на старой торговой дороге между Россий и Монголией, ехали по железной дороге. От Острога предстояло ехать на грузовой машине километров сто двадцать. А дальше, километров сто восемьдесят, через тайгу на лошадях. Путь выбрали кратчайший.

Полуторку загрузили взрывчаткой, геодезическими инструментами, продовольствием, палатками, рюкзаками. В дорогу Женя Столярова надела лыжный костюм, хотя солнце пекло немилосердно, и девушка изнывала от жары. Николай Журба оставался в своей военной форме. Инженер Абаканов, голый до пояса, щеголял в широких штанах из чертовой кожи, заправленных в грубые башмаки «на резиновом ходу». Остальные участники экспедиции обрядились в синие спецовки, которые раздобыл Журба в краевом центре.

Машина прошла мимо остатков древней крепости и помчалась по монгольскому тракту. Опершись рукой на будку шофера, стоял инженер Абаканов, сверкая на солнце обнаженной спиной.

— Что это? Демонстрация? — спросила Женя Журбу. — Он воображает, что спина у него как у Аполлона! — Женя рассмеялась. — И откуда столько веснушек?

Через полчаса после выезда небо вдруг стало подозрительно хмурым, подул ветерок, на Жене затрепетали концы розовой косынки, ударяя по щеке сидевшего за ней черноусого Яшу Яковкина.

— Пересаживайтесь в будку к шоферу! — предложил Журба Жене. — Нечего церемониться!

И вдруг дохнуло холодом, сырым, острым запахом, и седая стена воды пересекла пыльную дорогу. Путники кинулись к палаткам, но было поздно: вода окатила с головы до ног. Все промокли до нитки.

— Вот и боевое крещение! Теперь ничто не страшно! — заметил, улыбаясь, Абаканов.