Тайга шумит - [47]

Войска Советской Армии освободили Орел, Харьков…

Немцы спешно подвозили на фронт подкрепления, боеприпасы, но не дремали и партизаны. Воинские эшелоны летели под откос, на дорогах устраивались засады, взрывались мосты, минировались шоссе и проселки. Гитлеровцы бросили против соединения партизан, где была Дальняя, карательный полк СС.

Как выяснилось позже, карателей привел в расположение партизан тот же Куприяненко, что руководил реквизицией скота и скрылся при налете партизан. Завязался бой. К вечеру штаб стали обходить. Бойцы выбивались из сил в ожидании своих отрядов, за которыми были посланы связные.

Столетников лежал за пулеметом. В «максиме» кипела вода, хоть чай пей! — кончались в ленте патроны, а противник готовился к решительной атаке. Момент был критический. И в это время к нему приползла с тремя коробками пулеметных лент и трофейной канистрой воды Дальняя. Буквально в ту же минуту подобрался немец и швырнул гранату. Столетников успел лишь увидеть ее длинную деревянную ручку, мелькнувшую над головой. Но вдруг что-то мягкое упало на него, резко шевельнулось, и в следующую секунду раздался взрыв.

Комиссар остался цел и невредим, а Наде осколки повредили ногу.

Ее вскоре эвакуировали самолетом в Москву. Она писала, что поправляется, но, вероятно, будет немного хромать… С тех пор девушка и спасенный ею комиссар не встречались… Он писал много писем с фронта на село, где она работала до войны, на отдел образования в Калинковичи, но… видно, уехала куда-нибудь к родственникам.

17

Старую многострадальную полуторку бросало из стороны в сторону на рытвинах и ухабах. Громыхал побитыми бортами кузов, дребезжали боковые рамы кабины, и в нее через дыры ветрового стекла врывался ветер.

— Ой, люди добрые, как трясет! Совсем нервы расшатает!..

Машина нырнула в лужу, водитель и начхоз на миг подперли головами крышу кабины, и колеса забуксовали в грязи.

— Крышка! — безнадежно махнул рукой шофер и выключил мотор. — Теперь загорай до попутной, пока не вытащит, — сказал он, обходя грузовик и почесывая затылок.

— Ты как знаешь, а я пойду, — сказал шоферу Скупищев, ощупывая на голове шишку. — Как вытащат, подъедешь к правлению, я там буду.

— Шлё-опай! — равнодушно согласился шофер. — А мешки не берешь?

Скупищев отрицательно покачал головой, накинул капюшон плаща и зашагал в деревню, беспорядочно разбросанной по холмам.

Шел теплый мелкий дождь но, казалось, он никому не мешал. С токов к колхозному амбару тянулись груженные мешками хлеба подводы, крытые брезентом, где-то в лощине устало урчали трактора, и несколько голосов задорно тянули песню, а с лугов доносилось сытое мычание коров и оклики пастуха.

Заходить в правление Скупищев не торопился.

«Тише едешь — дальше будешь, — говорил он себе, останавливаясь у скотного двора и разглядывая строения. — Текут крыши, — отметил он, переводя взгляд с покоробленного от времени теса на развалившийся загон, — тоже новый делать надо… Ой, люди добрые, да и амбар-то не лучше!» — чуть не закричал он и направился к толпившимся под навесом колхозникам.

— Хорошее зерно, — похвалил Скупищев, запуская в него руку и быстро осматривая помещение. «Тонн двадцать пять будет», — сразу определил он. Задрав голову, увидел через крышу амбара кусок хмурого неба.

— До дождя убрали, — пояснил кладовщик, настороженно оглядывая незнакомца, — мало ли кто может приехать! — а сегодняшнее до весов направляем в сушилку. Сыроватое трошки.

— А больше ничего не убираете? — деловито осведомился Скупищев, заглядывая в длинный ларь.

— Горох начали, картошку-скороспелку роем. Давеча в город отправили пять машин. А-а… вы кто будете-то? — уже строго спросил кладовщик, преграждая путь ко второму ларю. — Инспектор какой?

— Инспектор? — презрительно скривил толстые губы начхоз. — Я — Скупищев, — сказал он, ко, видя, что сказанное не подействовало, добавил: — Начальник хозяйства Таежного леспромхоза.

— Так ступайте до своего хозяйства и заглядывайте там во все углы, а здесь посторонним строго воспрещается.

«Опоздал прогонять, — усмехнулся Скупищев, — я и сам ухожу», — и протянул кладовщику руку.

Теперь он шел в правление колхоза уверенно, как командир, закончивший рекогносцировку и нашедший брешь в обороне противника. Дождь перестал. В прорванные тучи глянуло солнце, блеснуло отраженным лучом ветровое стекло остановившейся у правления полуторки.

Скупищев не торопясь поднялся по ступенькам на крыльцо и, откинув капюшон, вошел в помещение.

— Доброго здоровьица! — поклонился он усатому мужчине, разговаривавшему по телефону, и сел на табуретку у стола.

— Будем знакомы, — протянул руку председатель колхоза и повесил на аппарат трубку.

Скупищев дождался, пока они остались с глазу на глаз, назвал себя и, хитро щуря из-под очков выпуклые глаза, заговорил:

— Плохо живете, товарищ председатель, — и, встретив настороженно-вопросительный взгляд, продолжал: — Хлеб-то в амбаре мочит сверху, прогнила крыша. Менять надо.

— Куда уж менять, руки не доходят. Мы и по-бедному бы обошлись — починить, да вот…

— Теса нет? — посочувствовал Скупищев и научил: — А вы горбылем.

— А где его взять-то? У нас пилорамы нету, — и нахмурился. — «Тоже мне, советчик приехал, будто сами не знаем».