Тайга - [2]

«Теперь не страшно», – подумал Ефрем, наступил на грудь жены, вырвал из рёбер топор и замахнулся ещё раз.

Перед третьим замахом он ещё мог услышать какое-то шептание из уст жены, что-то вроде «не надо», «прошу», «больно», и тому подобная дребедень, которая вскоре замолкла окончательно. Ефрем понимал, что не стоило отвлекать своё внимание на подобные нежности, и коли уж начал делать дело, то стоит завершить его до конца, без страха и сожалений.

Вскоре дело было кончено. Женька уже не шевелилась, только закинула голову куда-то назад, как будто не желая видеть свою изуродованную, окровавленную и разрубленную грудь. Во время убийства Ефрему пришло в голову совместить «приятное с полезным» – во время убийства заняться сразу и разделкой трупа. Удары по груди жены он стал наносить не хаотично, а специально квадратом, от ключиц, вокруг грудей и до окончания рёбер, чтобы грудную клетку можно было аккуратно снять с туловища и осторожно вытащить через дыру все внутренние органы, не расплескивая при этом много крови.

Хруст грудной клетки жены напоминал Ефрему детство, когда он ездил с родителями на загородный участок. Тогда он сбивался в банды вместе с соседскими деревенскими мальчишками и совершал налёты на другие участки, где росли перезревшие кабачки, смешные патиссоны, маленькие жёлтые арбузы и неподъёмные оранжевые тыквы. И какое-то было странное удовольствие в том, чтобы убегать с наворованным далеко, к заброшенной свиноферме, и бить о её стены эти перезревшие овощи и ягоды, которые лопались с характерным звуком. Ефрему даже не было интересно получать адреналин от воровства чужого урожая. Хотелось только слушать этот звук – хрустящий, глухой, немного напоминающий хождение по морозному, скрипучему снегу.

Так было и сейчас – Женькин хруст вызвал приятные ассоциации с детством, и дрожь снова ушла. Ефрем улыбнулся и стёр красные росинки, прилипшие ко лбу. Он опустил топор на клеенку и устало сел на кровать. Тяжелая одышка и сердцебиение ещё долгое время не приходили в норму.

«Надо бросать курить, – подумал он с досадой, – так скоро и астма разовьётся». И всё же он закурил, рассматривая асимметричную, уже тронутую зрелостью, немного обвисшую грудь Женьки. Медлить было нельзя. Скоро должен был начаться футбол, а всю ночь заниматься избавлением от трупа совершенно не хотелось.

Весь грудной ливер Ефрем сбросил в пластиковый тазик. Он дождался, пока с него стечёт вся кровь, и ещё тёплую, не успевшую свернуться, слил её в унитаз. Длинную ленту кишок, пищеварительную и выделительную системы пришлось тоже долго и кропотливо выдавливать в помойное ведро и затем сливать в унитаз. Вся квартира наполнилась скверным запахом ферментированной кислотной кашицы желудка, кала и мочи. В некоторые моменты на Ефрема накатывала волна какого-то экзистенциального кризиса, лишь только стоило подумать, что это разделываемое мясо ещё полчаса назад что-то ему отвечало, жило, осозновало себя и красило своё лицо у зеркала в ванной. Ефрем старался не думать об этом. Мысли о реальности он снова заглушил приятными воспоминаниями из, казалось бы, совсем недавнего и неясного детства, где он ходил к соседям в деревне и смотрел как они режут свинью, смолят её щетинистые бока, обложив тушу соломой. А потом сосед вырезал и опустошал свиные потроха, вымывал их колодезной холодной водой из-под шланга, вываливал в таз к уже свернувшемуся багряному блину слитой крови. После соседский сын Антоха через весь большой двор нёс этот таз в хату, а его мать делала из этих свиных внутренностей ароматную кровяную колбасу, за которую он часто дрался со своим старшим братом.

Во время разделки свиные кишки всегда воняли. Но человеческие, казалось, воняют как-то сквернее, и оттого человек показался Ефрему более грязным и нечистоплотным животным, нежели какая-то свинья. Вопреки мнению большинства городских жителей, свиньи не едят что попало. Они отбрасывают всё гнилое и неприятное, в отличие от человека, который только с виду кажется чистым и приятно пахнущим, в то время как изнутри смердит так, будто умер уже давно, ещё на заре своей лихой и бурной юности.

Ещё тёплый, опустошённый труп своей жены Ефрем завернул в душевую штору, скинул её в ванную и залил ледяной водой. Опустошённая лента длинных внутренностей громко билась о железную тёрку барабана стиральной машины. Ефрем понятия не имел, зачем он запустил деликатную стирку кишок с кондиционером. В какой-то момент ему показалось, что это позволит ему избавиться от неприятного запаха. Остальное терпело до завтра. Нужно было больше времени, чтобы быстрее избавиться от трупа, да и вообще придумать, как это можно сделать. На сегодня уже не осталось сил. Хотелось немного отдохнуть и посидеть у телевизора, но оставалось ещё одно дельце. Ефрема беспокоило, что на шум и крики мог прибежать сосед.

Четырёхкватирный двухэтажный короб старой постройки, казалось, пустовал. Можно сказать, что заселен он был наполовину. Прямо под квартирой Ефрема жила древняя глухая старушка, которую тот видел лишь пару раз в месяц, а в остальное время её как будто не существовало. Квартиру возле старушки съехавшие жильцы какое-то время сдавали, но сейчас она пустовала.