Тайфуны с ласковыми именами - [68]

Медлить нельзя Световые вспышки такой адской силы на середине главного моста не могут остаться незамеченными даже в спящем городе, даже если этот город — Берн, а дело происходит глубокой ночью, то есть в десять тридцать вечера. Выйдя из машины, мигом сдвигаю в сторонку одну пирамиду, затем другую, тело одного, затем другого, снова сажусь за руль и даю полный газ. Едва я успеваю съехать на Тунштрассе, как позади раздается вой полицейской сирены.

Не удивлюсь, если такой же вой появится и впереди. Поэтому я сворачиваю в первый попавшийся глухой переулок и, прибегая к досадным, но необходимым обходным маневрам, еду к своему спокойному дому.

Дом и в самом деле спокойный. И на редкость спокойный город. Однако спокойствие его уже становится зловещим.

8

— О, ваше объяснение с Флорой было довольно пылким, — как бы невзначай роняет Розмари, внимательно посмотрев на мое лицо.

— Ошибаетесь, — отвечаю ей. — Это не любовные контузии. — Опустившись в любимое кресло, я мечтательно вздыхаю. — Как бы мне хотелось, дорогая моя, по-настоящему рассчитывать на вас.

— Я полагаю, вы вполне можете на меня рассчитывать.

— Даже могу надеяться на чашку кофе?

— Мошенник, — бормочет Розмари, но все же неохотно встает. — Раз вам так хочется провести бессонную ночь…

Но отослать ее на кухню — всего лишь кратковременная отсрочка. Чуть позже Розмари вместе с кофе предлагает мне очередной вопрос:

— Теперь вы, надеюсь, скажете, что все это означает?

— Нападение. — Мне не терпится пропустить глоток животворной влаги.

— Со стороны кого?

— Понятия не имею, — отвечаю я почти чистосердечно, закуривая сигарету.

— И с какой целью?

— Мне кажется, о цели красноречиво говорят последствия.

— По-вашему, они хотели вас убить?

— Вероятно.

— Может быть, с целью ограбления?

— Одно связано с другим. Особенно если они втемяшили себе в голову, что мои карманы до отказа набиты брильянтами.

— Значит, вы считаете, нападение связано с тем, что происходит здесь вокруг?

— А с чем же еще? Мы, как-никак, находимся в Берне, а не в Чикаго.

— Вы уже начинаете цитировать Флору… до такой степени она вас охмурила, — не может не съязвить Розмари. Однако, не дождавшись ответа, переходит к более серьезным вещам: — Пьер, мне страшно.

— Если страшно, сматывайте удочки. Проще простого. Грабер, надо полагать, хранит ваше место.

Она молчит, как бы взвешивая мое предложение, потом заявляет уже иным тоном:

— Я не собираюсь сматывать удочки! И не отступлю перед этими…

— Перед кем?

— Да перед этими, что на вас напали… Впрочем, сколько их было?

— Целая ватага. Сперва было двое, потом стало четверо. И если бы я не усмирил их, они, наверно, так и продолжали бы удваиваться.

— Сколько бы их ни было, отступать я не намерена! — повторяет Розмари.

Мне по душе такие решительные создания. Даже если они иного пола.

Уже на следующий день слова подкрепляются делом моя квартирантка уведомляет меня, что после обеда Виолета приглашает нас на чашку чая.

— Подобные визиты на виду у всех соседей меня особенно не радуют, — кисло замечаю я. — Стоит ли так оголяться перед возможными наблюдателями?

— А почему бы и нет? — вызывающе возражает Розмари, словно передо мной не секретарша Грабера, а чемпионка по стриптизу. — Законы этой страны запрещают бандитские нападения, а не чай в полдник.

— О, законы!..

Естественно, вопреки моим лицемерным возражениям сразу после пяти мы располагаемся в знакомом мрачном холле, который теперь уже не кажется столь мрачным: здесь появились еще две настольные лампы с розовыми абажурами. Виолета в скромном батистовом платьице, таком же розовом, как абажуры, да еще в крохотный голубенький цветочек. Чтобы не разносить чай и лакомства каждому в отдельности, мы сидим за столом и мирно беседуем обо всем и ни о чем, как того требуют правила хорошего тона.

Так продолжалось до тех пор, пока Розмари не брякнула ни с того ни с сего:

— А вчера на нашего дорогого Пьера дважды напали бандиты, представляете?

— О! — восклицает Виолета, разинув рот от изумления. — Неужели правда?

— И дело не в том, что ему навешали фонарей, — продолжает моя квартирантка с той небрежностью, какая появляется, когда мы говорим о чужой беде. — Нас интересует, что за этим кроется. — Она переводит озабоченный взгляд на хозяйку и, понизив голос, добавляет: — Потому что, милая, нападения были совершены непосредственно после того, как вы с Пьером разговаривали в лесу!

— О, неужели? — снова восклицает Виолета, будучи, видимо, не в состоянии придумать что-нибудь другое. — Но мы же ни о чем таком не говорили, что…

— Не сомневаюсь, — спешит согласиться Розмари. — Но, как видно, те господа иного мнения…

— Какие господа? И что вам в конце концов от меня нужно? — вопрошает хозяйка, явно расстроенная.

— Может, лучше прекратим этот неприятный разговор и выберем тему полегче? — спрашиваю я.

— Но она же должна быть в курсе, Пьер! — возражает моя приятельница.

— В курсе чего? — обращается к ней не на шутку встревоженная Виолета.

— Того, что им не терпится как можно скорее убрать всех, кто вас окружает… всех, кто способен вас защитить. Зарезав этого милого Горанофа, расправившись с Пенефом, они способны завтра сделать то же самое с Пьером…