Тайфун над пограничной заставой - [8]

— Пожалуйста, места хватит, — сказал полный человек и помог Тоне нести ее тяжелый чемоданище.

В большой неуютной комнате стояло в ряд несколько раскладушек, но их сдвинули и втиснули еще две, так что соседом Тони оказался разбитной парень с рыжими усищами, над которыми все смеялись. Парень несколько дней ожидал самолета, как, впрочем, и другие бородачи, отсиживающиеся на базе из-за плохой погоды.

Погоды не было, шли дожди, наползали туманы по утрам, и маленькие самолеты, летавшие по Камчатке, отстаивались в аэропортах.

Тоня, конечно, могла добраться до пограничного начальства, представиться, сказать, что летит к мужу, может быть, и подвернулся бы какой-нибудь вертолет или корабль, но едва она начинала думать об этом, как чувство тревоги овладевало ею с новой силой. Вот узнают, к кому она едет, передадут на заставу ЕМУ, а он вдруг скажет — не нужна мне больше эта женщина. Нет, уж лучше приехать внезапно, свалиться как снег на голову, а потом — будь что будет.

Анна Михайловна тоже не советовала просить помощи у пограничного начальства.

— Ведь он же вас ожидает, — сказала Анна Михайловна. — Вот радость-то ему будет! Нечаянная...

И она улыбнулась, представив, как обрадуется не знакомый ей мужчина по фамилии Бочкарев. Тоня же, стесняясь, так и не открылась ей, ничего не рассказала о своих страхах. Два года разлуки — срок немалый для соломенного вдовца.

Она напряженно зажмурилась, представив в деталях свою встречу с Бочкаревым, его равнодушные глаза, отчужденный холодный голос, всю эту позорную сцену при чужих людях, после которой остается только бежать к океану и топиться.

Три дня каждое утро вдвоем с Анной Михайловной они ездили в аэропорт и ждали, что вот-вот объявят вылет. Высокая красивая девица в справочном бюро нехотя поворачивала лицо с лиловыми веками и, не отрываясь от разговора с подругой, раздраженно бросала: «Вам русским языком говорят, что нет погоды». Сзади стояла длинная очередь, и все покорно ждали, пока девица с лиловыми веками закончит рассказывать о купленных вчера на толкучке заграничных чулках. Ей была глубоко противна ее работа и это вечно недовольная, гудящая толпа пассажиров, пристававших к ней с одним и тем же глупым вопросом: «Когда улетим?»

Время от времени та же девица подносила к накрашенным губам микрофон и сообщала обидно равнодушным голосом, что все вылеты задерживаются на два часа. Через два часа объявлялась новая задержка, а к вечеру все пассажиры отпускались до семи часов утра. Тоня и Анна Михайловна садились в битком набитый автобус, ехали в центр, а потом пешком взбирались на крутую сопку, поросшую каменными березами. Оттуда открывался вид на Авачинскую бухту, за которой, говорят, тоже были вулканы, правда, закрытые теперь тучами.

На базе все время горланило местное радио. Из репродуктора доносилась легкая музыка, то и дело прерываемая сводками погоды: «Говорит камчатское метео. По восточному побережью ожидается пасмурная погода с дождями и туманами. Температура воздуха...»

Было холодно и без прогноза. Когда Тоня уезжала из Орла, знакомый преподаватель, который много лет жил на Камчатке, говорил ей, что самый хороший месяц в тех краях — сентябрь. То же самое повторяли и местные жители, недоуменно разводя при этом руками, а в газете даже появилась заметка, мол, такой холодный сентябрь был в Петропавловске шестьдесят два года назад. Впрочем, для Тони это не явилось большим утешением.

На четвертый день неожиданно разъяснилось, и Тоня, проснувшись, впервые за эти дни увидела в окне на фоне высокого бледно-голубого неба ледяной дымящийся конус Корякской сопки.

— Вставайте: Через час вылет! — сказал запыхавшийся начальник базы. — Чай горячий, хлеб весь съели...

Анна Михайловна работала в научно-исследовательском институте, возглавляла сектор и летела в урочише Береговое, чтобы проверить, как там работают ее подопечные. Кроме того, ей просто хотелось месяц провести среди природы, вдали от начальства, посмотреть, конечно издали, на медведей, поесть крабов и привезти домой красной икры.

Тонины желания были и шире, и скромнее — она просто собиралась жить в том месте, куда Анна Михайловна ехала как бы в гости.

На вертолетах Тоня еще ни разу не летала ее оглушил резкий гул мотора, будто тысячи кувалд одновременно били по обшивке, но вскоре она привыкла, устроилась на металлическом неудобном сиденье и прильнула к иллюминатору. Пилоты сидели высоко впереди, их не было видно, механик же стоял на лесенке, половина его находилась где-то внутри пилотской кабины, а ноги в салоне, но вскоре ноги спустились, и их владелец предложил Тоне занять его место.

Тоня не заставила себя просить дважды, взобралась на лесенку, судорожно ухватилась руками за что- то металлическое, холодное и стала со страхом смотреть через широкое стекло. Внизу лежали горы, голые острые скалы, и Тоне казалось, что вертолет обязательно врежется в них. Она тихонько ахала, жмурилась, а когда открывала глаза, опасная скала уже была далеко позади. Затем вертолет взял резко вправо, снизился, и вскоре Тоня увидела океан и берег. Океан был зеленоват и весь в белых полосках пены, словно его заштриховали, берега каменисты, пестрой окраски— синие, охристые, розовые, за ними, левее, начинались леса густо-зеленая щетка кедрового стланика, перемежающаяся кривыми белоствольными березами.