Таврические дни - [51]

Шрифт
Интервал

Шемша говорил из темноты:

— Дура ты, Малай. Жеребок. Если когда наблюдал, жеребок знать ничего не хочет, кроме материна соска. Желудком живет: пососал — и вылил, пожевал — и наклал. Ты пятого года не видел, и жизни ты не осмысливал.

Малай снова садился на койке, спускал на пол белые ноги. Из-под расстегнутого ворота его рубахи тускленько светился нательный крест.

— А песни-то, — задумчиво вспоминал он, — какие песни поют у нас на теплой Украине!

Ой, на гори
Та жнеци жнуть…

Пел он прекрасным, свободным и высоким голосом.

А под-пид горою
Степом, долиною
Козаки идуть.

Всвистывали, проходя, маневровые паровозы. Пел Малай. Полосы света скользили по его коленкам, по шинели, брошенной на топчан, по ободранной дверной раме.

Голод мучил машинистов и во сне.

Шемша видел во сне, будто он здоров и вот подходит к пасхальному столу, накрытому чистой скатертью, и на опрятных тарелках лежат гречаные пироги с капустой, вареники, коржи с маком, на которые — ах ты, мамонько! — такая мастерица тихая его старуха.

Бобанов видел вокзальную буфетную стойку; за стеклом всякое — мясное и рыбное, и ломти хлеба с лососинной, розовой, как рассвет, и с икрой, глянцево-черной, как антрацит, — весь этот буфетный ассортимент, предназначенный для бар, путешествующих по международному, по первому и уж на крайний случай по второму классу, а буфетчик ему говорит: «Ну, здравствуй, Бобанов! Ну, кушай, Бобанов! Теперь, слыхать, революция, подавили мы бар, как насекомое на стенке. Кушай, Бобанов!»

Малай же видел реку, не так чтоб широкую, но быструю: плывут по реке тесно, как льдины в ледоход, свиные окорочка и хлебы, супные судки и плюшки, всякая невозможная рыба — копченая, вареная, жареная и вяленая; а у него, Малая, что-то лодки нет; как же это — лодки нет… как же без лодки поймаешь… уцепишь… ухватишь… съешь?

VI

Утром, пососав кипятку из высоких оловянных кружек, машинисты шли в депо сменять товарищей.

В черной утробе депо стоял настойный запах, знакомый им с детства: запах мазута, сырых, прокопченных дымом стен и горелой пакли. Слабый свет дня, мешаясь со светом ламп, колебался под тяжелым сводом. В депо беспорядок, запустение, мерзость. В промывных канавах нет воды. На старых домкратах черными тушами сидят подбитые паровозы, с которыми некому возиться.

Заправив паровозы, машинисты начинали работу. Санитарные летучки. Продовольственные летучки. Пробитые пулями, зеленые от голода красноармейцы. Кровь. Все как один на защиту революции!

Голод мучил даже в окопе, когда, положив винтовки на земляной козырек, машинисты глядели прямо перед собой, на полынное поле. Аварийным голосом вопил в депо гудок. Далеко в степь уходили телеграфные столбы, связанные проволокой, как порукой. Им далеко шагать — до самой Москвы. Но где-то в степи белое казачье перекусило провода, и если звать по ним Москву, то Москва не услышит.

Казаки, которых заметили с водоналивной башни, повернули назад в степь.

Совсем вблизи окопа выкатил из травы русак. Он сел так близко, что виден был трепет его ноздрей. Передние лапы он держал на весу. Под его мягкой губой застряла травинка.

«От-т шибануть бы!» — подумал Бобанов.

Рука его потянула винтовку, наставляя приклад на плечо. Но он вспомнил, что патроны в его сумке — береженые. Он оглянулся на Малая и вовремя ударил его по руке — палец Малая уже лежал на спуске.

Малай тихо вскрикнул, затуманенные его глаза невнятно поглядели на Бобанова.

— Казаков будешь стрелять, не зайцев, — сказал Бобанов добродушно.

Но тотчас же два выстрела, один вслед за другим, треснули на линии окопа. Железнодорожники не устояли перед соблазном.

Прокатился многошумный голос командира:

— Не стрелять по зайцу! Команды не давал!

Однако люди, измятые голодом, вышли из повиновения.

Видно было, как пули секут траву. Заяц сверкнул задом, пошел в сторону белых. Выстрелы стукали безостановочно и торопливо. Пули вонзались в землю вокруг русака, но он шел со скоростью шестидесяти километров, и его трудно было достать. Напуганный выстрелами, он не ложился в степи.

— Прекратить пальбу! — орал командир, во весь рост вытянувшись на козырьке окопа.

Бобанов вскочил, чтобы помочь ему, но здесь невыносимый грохот обрушился на окоп с неба. Низко, почти брея, над станцией шел самолет. На его несущих плоскостях разметались широкие черные буквы: «За Русь святую».

Железнодорожники легли в русло окопа, ожидая, что беляк начнет бросать бомбы.

Но он низко прошел над станцией — отсюда казалось, что колеса его прокатились по вокзальной крыше. Под хвостом его всклубилось белое облако, воздушный вихрь взвил и разметал его, и, крутясь в воздухе, бумажки стали падать на землю.

Самолет сбросил воззвания.

VII

Командир скомандовал конец тревоги, машинисты побрели на вокзал, устало волоча винтовки.

На выщербленном, пыльном асфальте платформы, покрытом выбоинами, слонялись, стояли и сидели бойцы — командование перебрасывало их на фронт. Здесь была молодежь с Царицынского пушечного завода, мужики-партизаны и красные кубанские казаки в черкесках и цветных бешметах, с удалыми усами.

На платформе, на рельсах, в лужах нефти — всюду валялись и плавали листки, сброшенные самолетом.


Рекомендуем почитать
Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


В бурунах

«В бурунах» — глава из книги В. Закруткина «Кавказские записки». Эта глава посвящена боевым действиям донцов-кавалеристов гвардейского корпуса генерал-лейтенанта А. Г. Селиванова в дни боев на Кавказе в 1942 году.


Большие расстояния

Михаил Сергеевич Колесников известен читателю своими книгами «Сухэ-Батор», «Рудник Солнечный», «Повести о дружбе», «Удар, рассекающий горы» и другими.Бескрайняя сибирская тайга, ковыльные степи и знойные пустыни Монголии, Крайний Север, новый Китай — вот та обстановка, в которой живут и действуют герои его произведений. Это мир сильных, мужественных людей, непреклонно идущих к своей цели и побеждающих. Это мир, насыщенный романтикой дальних странствий.Судьба военного журналиста забрасывала М. Колесникова в самые отдаленные уголки нашей Родины; побывал он и в Монголии, и в Китае, и в далекой Индонезии, и в других местах.Сборник рассказов «Большие расстояния» посвящен людям ратного труда — солдатам, матросам и офицерам.М. Колесников — член Союза советских писателей, член редколлегии журнала «Советский воин».


Подземный факел

На подступах к одному из городов Прикарпатья идут бои. Фашистские войска отступают. Оставляя город, эсэсовцы по приказу из Берлина увозят местного инженера-изобретателя Ростислава Крылача и чертежи его важного изобретения — аппарата, позволяющего добывать остаточную нефть, снова вводить в строй старые промыслы. В пути Крылач пытается бежать, но погибает.Прошли годы. На небольшом нефтепромысле в Прикарпатье молодой инженер Иван Бранюк продолжает дело своего погибшего дяди — Ростислава Крылача.За изобретением Ивана Бранюка и чертежами Крылача (их при отступлении немецко-фашистских войск бандит-бандеровец Коленда спрятал в тайнике на советской территории) охотятся дельцы иностранной нефтяной компании.


Граница в огне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.