Таун Даун - [42]

* * *

Женя улетел к своей гречанке! Новость облетает весь Монреаль, грузчики шепчутся между собой. Передаются из рук в руки коробки, из уст в уста новость. Женя поехал к гречанке. Он настоящий ловец жемчуга, этот Женя, он воплощение Одиссея. Только вместо моря он ныряет в манду. Но обо всем по порядку. С Женей мы знакомимся летом 2014 года. Я недавно в Монреале, и меня еще можно обкрадывать. Делается это по-дружески, просто… Вроде как по спине похлопать. Вновь прибывшие ничего еще не знают о системе налогообложения… образе жизни… местных фокусах, чтобы выжить. Не умеют стирать носки в «Макдоналдсе», стесняются набрать бесплатный напиток двадцать раз, пока белки глаз не пожелтеют из-за лимонада или не почернеют из-за «колы»… И еще двадцать первый взять с собой, на дорожку! Не знают, каким чеком взять заработанное, на чем схитрить, как сэкономить. Беспомощные, как новобранцы в армии! Еще мне это напоминает мальков. Стаю жалких, суетливых мальков, за которыми следят уставшие якобы, безобразные рыбы, зарытые в песок. Их медлительность – показуха! Момент, всплеск, облака песка, сумятица, неразбериха… Песок оседает. Половины мальков нет. Съедены! Мы с женой только и делали, что успевали отбиваться от молдаван, предлагавших нам дружбу и сердце, руку и помощь… Махинации. Вот и все, что им нужно. Все, чего от нас с Ириной хотели – списать на нас львиную долю своих налогов, а после перестать отвечать на телефонные звонки. Молдаванка Мария позвала нас в гости. Она была настоящим чудовищем, эта Мария. Я, конечно, о внешности. У нее была грудь девятого размера. Она как раз родила пятого – они в Канаде только и делают, что рожают или записываются в чайлдфри… что, на мой взгляд, одно и то же… – и кормила его. Конечно же, грудью. Нет, не молоком! Она давала младенцу – крупненькому канадцу, залогу счастья родителей, счастливому обладателю паспорта Канады с рождения, – свою сиську. Тот откусывал потихонечку, жевал. Запивал стаканчиком вина. Она не беспокоилась за сиськи. У нее на двадцать младенцев сиська! Когда Мария доставала сиську, то сначала вынимала первую складку, затем вторую, третью… Она наматывала свои груди на ворот, как цепь от ведра – в колодце. Когда они с мужем – меланхоличным механиком, навсегда ушибленным размерами жены, – приглашали гостей и заканчивалась еда, Мария доставала сиську. Клала на доску, взмахивала ножом. Раз, два. Вымени хватало на всех. И еще на сто двадцать шесть лет хватит. Я, правда, не стал пробовать, потому что во мне наверняка азиатские гены. Монгольские, если верить миллионеру Брюблю. Я боялся молочного. Пришлось грызть корочку хлеба и запивать водкой. Мария и ее муж праздновали крестины ребенка. По этому поводу в доме собралось множество гостей… Молдаван преимущественно. Но присутствовал и негр! Он, бедняга, даже краснел – такой заботой его окружали. Это молдаване умеют. Так зализать человека, что он поймет, наконец, что над ним издеваются. Нас с Ириной тоже пригласили, хотя мы знали Марию всего-то пару недель. На детской площадке они мою жену увидели. Сразу поняли, что она из новичков. Окружили заботой. Понятно, что все это притворство, лицемерие! Нас запасали на зиму, как бывалые заключенные – неопытного «теленка» на побег в тундру. Когда мясо кончается, едят человечину. Того самого «теленка»! На следующий после праздника день – я как раз вышел на погрузки и познакомился с Женей… чудесным ловцом манды в море и исследователем моря в манде… – Мария начала незамедлительно требовать от моей жены услуги. Конечно, что-то с налогами. Разумеется, с финансами. Всё, как и полагается, срочно. Невероятно. Еще бы! Срок подачи налоговой декларации истекал. «Телятина» пропадала. Мы должны – просто обязаны – взять на себя часть долговых обязательств Марии перед Ее Величеством и ее казначеями – и чем скорее, тем лучше. Ну же! Спасла нас случайность… игра Рока. Телефон отключили за неуплату, и Мария просто не смогла дозвониться в сто двадцать седьмой раз, когда мы уже готовы были сдаться. Ирина готова! Я-то держался, воображал себя крестоносцем у стен Родосского замка. А это все еще были цветочки. Мои турки ждали меня. Например, Виталик-засранец. Тот все время собирал стиральные машинки… холодильники… Буквально отбирал их у клиентов, как бродяга – пустые пивные бутылки у молодежи. Бутылочка не нужна? Холодильничек не нужен? Машиночка стиральная не пригодится же? Он спрашивал, но с утвердительной интонацией. Он был великий психолог, этот засранец, и хотя от него и его рук постоянно пахло говном, умудрялся обернуть это в золото. Настоящим Веспасианом был этот Виталик. Всякий раз затаскивать «электро» в грузовик помогал ему я. Ну а кто еще? Я же его напарник! Человек по ту сторону страпа… Само собой, после Виталик-засранец сдавал эти вещи на металлолом… Богател на пятьдесят, а то и сто долларов. Предприимчивый, не то что я! В этом и видна разница между молдаванами – трудолюбивыми, сметливыми парнями – и расово неполноценными русскими идиотами вроде меня. Как-то Виталик спросил, почему я так и не выучил румынский язык. Он жил в Канаде уже десятый год и так и не удосужился узнать значение хотя бы трех-четырех слов по-французски… Но он умел будить чувство вины! После этого вопроса я записался на курсы румынского языка онлайн и поднял ему три холодильника в грузовик, да еще и виноватым себя чувствовал. Конечно, Виталик всегда отрицал, что сдает металл за деньги. Что за подозрения! Он, засранец, все время болтал, что к нему, мол, приехала очередная семья из Молдавии – молдаванчики… добрые люди… совсем как он, Виталик – и он бескорыстно везет им холодильник. Или плиту. А то и стиральную машинку. Великий актер! Он в лицах разыгрывал мне сценки, происходившие между ним и этими мифическими молдаванчиками, которые якобы приехали к нему и живут первое время даром. Он им холодильник – а они ему плюют в рожу. Он им стиральную машинку, а они «спасибо» не скажут. Злые, неблагодарные… Наверняка русские! Никаких молдаван, конечно, не было. Виталик просто врал, чтобы не делиться со мной той двадцаткой, что выручал на пункте приема металлолома за старое железное дерьмо. И я это знал. И он знал, что я это знаю. Но он не мог остановиться… Его рот соревновался с задницей. Кто больше нагадит! Он заговаривал сам себя, свою совесть. Я видел, что он начинает верить в свою болтовню, что ему кажется, будто он и в самом деле помогает какой-то вновь приехавшей семье иммигрантов… Осчастливливает их! От этого Виталик чувствовал себя лучше. У него разглаживались морщины, цвет лица менялся с пепельно-серого на розовый, волосы росли гуще и даже блестели… Он даже вонял как-то по-особенному. По-прежнему дерьмом, но таким, как будто в него розу бросили! Но после мы жали друг другу руки – я, когда грузовик исчезал где-то в потоке машин на Сороковом шоссе, протирал после этого тщательно кисть припасенными мокрыми салфетками, – и Виталик вновь чувствовал бездну. Одиночество. Беспощадная реальность открывалась ему. Никаких молдаванчиков он на плаву не поддерживает. Просто обманывает своего напарника… да еще и болтает при этом, как попугай… звиздит, как Троцкий… Это ощущение горечи, пепла на губах перебивало всю радость от вырученной двадцатки. Поэтому Виталик возвращался домой мрачный. Там еще и жена не давала! И пожрать из фарша не готовила ничего, кроме фарша! От этого желудок бедняги снова расстраивался, он усаживался на унитаз, упирался правой ногой в педаль газа… и понеслась! Наутро он, опустошенный, бледный, с кругами под глазами, выходил на стоянку и ждал меня у грузовика с тысячей претензий. Почему я такой загадочный? Умника из себя строю? Да кто я, в конце концов, такой? Где моя анкета на «Одноклассниках»? Я что, думаю, что я такой хитрый и скользкий, что он, Виталик, ничего обо мне не узнает на просторах Сети? В конце концов, почему я так и не выучил румынский? Так продолжалось полдня. До тех пор, пока мы не опустошали квартиру, которую перевозили, и среди куч грязи и собачьей шерсти не оставались одинокими белыми – будто кости давно погибших животных – островками стиральная машинка… плита… холодильник. Виталик замирал, делал стойку. А ну-ка, спроси у них, нужна ли им плита, командовал мне. Я смеялся, отнекивался. От этого Виталик приходил в ярость. Что я за напарник такой! Я что думаю, ему эта плита сраная нужна, что ли?! Да у него просто очередная семья молдаванчиков – двадцать шестая за месяц, меланхолично отмечал я, – приехала… Им нужно помочь! Он, Виталик, добрая душа. Всем помогает! Он бы и мне помог! К примеру, где я живу? Почему я не зову его в гости? Он бы пришел… оценил размер квартиры… Если бы я был молдаванчик и приехал в Канаду к нему, Виталику, он бы точно так же старался ради меня… добывал для меня холодильник, плиту. А я – дрянь неблагодарная! Наконец я сдавался – у меня и в планах не было держаться до конца, я просто любил его актерство… словно игра солнца на ряби воды… – и спрашивал у клиентов, нужны ли им старые «электро». Те радовались возможности сбагрить старое дерьмо и не платить при этом за вывоз мусора. Виталик расцветал. Следовали очередные полчаса болтовни про то, какой он бескорыстный труженик, святая душа, ангел во плоти. Я сдавался второй раз. Помогал вынести старье вниз, загрузить в грузовик. Когда мы заканчивали работу, воодушевленный Виталик радостно предлагал чуть ли не до дома меня довезти. Корил при этом, что все грузчики заканчивают работу на стоянке и оттуда добираются до дома еще час-полтора. А меня как барина домой везут! Я посмеивался. Знал, что засранец просто не хочет ехать со мной до той улицы, на которой скидывают старые «электро» прямо на асфальт и берут за это деньги у старого барыги-итальянца. Просто не хотел делиться! Мне было плевать. Я считал, что двадцать долларов не стоят того, чтобы лишать себя лицезрения этих выступлений… настоящих античных трагедий… которые Виталик разыгрывал ради меня. Однажды я случайно увидел его на улице сбора металлолома. Он сочинил целый роман. Получалось так, что ради спасения чьей-то семьи он просто обязан проследить, не сдает ли за деньги старый утюг жена одного его знакомого. Конечно, молдаванчика! Речь шла о жизни и смерти, любви и предательстве. Кажется, утюг достался ему от прабабушки, древней молдавской княгини, и жена-потаскушка собиралась на вырученные деньги содержать своего любовника-араба. Какой фарс! Но нужно слушать эту историю. Изложенная на бумаге, она теряет все. Умирает! Виталик же воскресил ее, словно финикийского Адониса. Благодаря ему история ожила, ветви ее зазеленели. Появился аромат цветов, послышалось пение птиц, присевших отдохнуть в тени на ветвях. Я даже шорох от жучков под корой слышал! Вот что мог сделать засранец Виталик ради двадцати долларов. Я сделал вид, что поверил, и попросил его забыть поскорее об этом досадном недоразумении. Мне хотелось только одного: продолжать смотреть, как люди живут передо мной. Играют. Я – сумасшедший диктатор в пустом греческом театре на горе. Представление разыгрывается лишь для меня. Люди стараются. Каждый – со своей жалкой игрой… своей верой в собственную непогрешимость… уникальность. Бедолаги копошились передо мной, как черви в гигантской куче, которую мы с отцом посещали перед очередной рыбалкой. Красные, тонкие, скользкие. Неотличимые. Но и они наверняка считали бы – если бы могли вообще считать – себя в чем-то уникальными. Виталик, по крайней мере, в это верил. Он изучил свой гороскоп, он Водолей. Я польстил ему, сказав, что в гороскопы верил один выдающийся писатель. Генри Миллер. Конечно, это Виталику ничего не сказало. А Жене сказало. Тут я оставляю своего напарника-засранца – пускай попотеет с коробками между седьмым и шестым этажом – и оказываюсь в грузовике, летящем по 15 шоссе со скоростью 100 километров в час. При 70 максимальных! При этом Женя, с которым я познакомился только что, погружен не в ситуацию на дороге, как нам советует Sureté auto Québec, а в телефон. Там периодически зажигаются сообщения. Женя – смуглый, сухонький паренек с обаятельной улыбкой… ему оказывается сорок пять лет – рассказывает мне свои истории. В смысле, историю. Каждый раз одно и то же. Первая встреча, яркие впечатления, бурный роман. Виртуальный. После – знакомство в реальности. Чаще всего избранница живет за тысячи километров. Россия, Зимбабве, Доминикана, Греция. Женя получает ее дыру. Два-три раза. После – разочарование. Не то! Женя недоумевал, в чем причина его бед. Я знал, но помалкивал. Женя – настоящий трубадур. Он, как и миллионер Брюбль, был бабострадальцем, но, в отличие от Брюбля, он не ковырялся в манде своими заскорузлыми пальцами, как жадный квебекуа – в упаковке уцененных устриц в магазине. Женя был восторженным слугой манды… ее трубадуром. Он слагал о ней легенды, он поклонялся ей, накидывал на нее белые простыни. Разумеется, всякая встреча с мандой реальной выбивала его из колеи. Реальность ведь совсем не то, что мечты! В жизни манда оказывалась иногда уставшей, иногда суховатой. Порой из нее лились кровавые дожди. Могло и пахнуть как-то не очень приятно… Из нее вылезали дети! Все это было ужасно, от этого Женю просто передергивало. Он был трижды женат, родил шестерых детей, и каждая его жена выглядела как фотомодель. Когда он сказал мне об этом, я не поверил, но мне пришлось, потому что я, проверки ради, сходил в гости к его третьей жене. Так и есть! Фотомодель! И манда у нее что надо – я проверил… покопался… как неопытный покупатель в моторе машины… чтобы показать, что и он не лыком шит. Вот, мол, разбираюсь. Она только усмехнулась. Ну манда. О супруге я ничего сказать не могу. Мы, можно сказать, и не виделись даже. Но Евгений меня не обманул. Красивые бабы в самом деле любили его. Было в нем что-то такое… Он источал ароматы, словно школьная шлюха. Все хотели его поиметь. В квартирах клиенток он снимал майку, и негритянки приносили нам тарелки с арбузами и дыней. Они текли. Арбузы и дыни – тоже. Думаю, Женя мог бы даже бахчу поиметь. Раймунд Тулузский манды, он служил ей верно и преданно и слагал в ее честь оды. К сожалению, после нашествия крестоносцев на его замки письменных источников творчества Жени не осталось. Но остались ароматы манды, которые он засушил и которыми переложил свой паспорт, визы в котором показывали маршрут парня по миру в поисках Великой Прекрасной Манды. Оман, Эль-Рияд – он даже мусульманок умудрялся трахать! – Патагония, Огненная Земля, Австралия… Вот каков настоящий Женя-казах. Ничего от казаха в нем не было, но так как он родился в Казахстане, мы называли его так. Что касается иллюзорной видимости, так называемого настоящего Жени… Ничего интересного в этом парне не было. Унылый, вечно уставший иммигрант, который отбивался от требований своих жен заплатить алименты, как сумасшедший китайский теннисист – от двадцати шариков в пинг-понг. Бамц-жрямс. Детей он любил, но денег на алименты не зарабатывал… Все, что у него было – его второе «я», его провансалец… житель духовного Лангедока… слагавший манде поэмы и служивший ей просто так. Жен это бесило. Они постоянно провоцировали его – Женя имел глупость привезти их всех в Канаду по очереди и оставить тут же, – и бедняга то и дело попадал в каталажку за «семейное насилие». Заключалось оно в том, что Женя на повышенных тонах просил сучек оставить его в покое. Иногда добавлял правый прямой ногой в челюсть. Ведь Женя был гибким, потому что занимался в юности карате. В обычной жизни Женя устроился учиться в какой-то говенный канадский колледж, чтобы получить образование авиатехника и работать в крупном концерне по производству самолетов. «Момбардье». Беда в том, что концерн давно уже разорился и поддерживался на плаву благодаря только инвестициям правительства Квебека. Причина разорения проста. Санкции! Канадцы решили перестать торговать с русскими, а эти идиоты были единственными, кто покупал говенные самолеты «Момбардье» – за откат, конечно, – и потеряли пять тысяч рабочих мест. Но на это всем насрать. Кроме, конечно, тех иранских и восточноевропейских бедолаг, что заполнили колледжи Монреаля в тщетной надежде получить работу «с местным дипломом». Ирония ситуации заключалась в том, что у себя на родине Женя считался крупным специалистом в области аэронавтики. Буквально – конструировал какие-то космические аппараты, которые не только взлетали, но даже и садились. Для русского – достижение! Еще у него была докторская степень… куча каких-то наград… Ну и что?! В Канаде это никого не волновало. Ему следовало пройти все круги ада, которые Данте описал в «Руководстве по интеграции в канадское общество для вновь приехавших». Найти Связи – этим изящным словом здесь заменяют «коррупцию», – получить местное образование. Какого черта доктор наук с практическим опытом звездолетостроения должен получить школьный диплом в Монреале, ему так и не объяснили. Надо так надо! Так что Женя спал на лекциях, которые вели безграмотные иммигранты, понявшие, что единственный шанс в Канаде – наживаться на таких же иммигрантах, и занимался погрузкой и разгрузкой мебели в свободное от учебы время. Жил в комнатушке, которую снимал на пару с каким-то китайцем. Его не смущало соседство. В конце концов, все китайцы узкоглазые, как казахи. Не привыкать! Время от времени Женя брал на работу дочь… ангелочка лет шести… белокурую красавицу-крошку… и катал на тачках для мебели, прикрыв занозистые доски одеялами. Из-за этого Жене прощали постоянные опоздания. Язык не поворачивался крикнуть на него при ребенке. А Женя постоянно опаздывал – и намного – потому что вечно не высыпался. Почему? Тут мы плавно подкатываем к Греции. Дело в том, что у Жени в Греции жила возлюбленная. Ей восемнадцать лет, она еще девственница, и у нее богатые родители, поделился со мной Женя сразу, как только увидел. Он познакомился с девчонкой, когда разговаривал по скайпу с сыном. Девчонку звали Катя… черноволосая, худощавая… Девка как девка. Отец у нее – богатый грек, занятый в сфере нефтяной промышленности. Приехал в Казахстан на пару лет, чтобы разбогатеть еще больше. Там Катя стала тусоваться с местными подростками… с сыном Жени в том числе. Он, Женя, увидал Катю и перестал спать. Потерял покой и сон. Ничего, бывает! Десять лет назад он потерял покой и сон из-за Светы, рассказали мне всегда готовые посплетничать грузчики. Та жила в России, ей было шестнадцать лет, она была девственница. Женя год копил на билеты, они встретились. Свете оказалось двадцать пять. Слава богу, хотя бы девственницей была! По крайней мере, так Жене показалось. Ну он почти уверен… Он вернулся в Канаду, уже слегка раздосадованный – я-то понимал, в чем дело… романтику никогда не нужно обладать мечтой… – и уже нехотя стал собирать деньги на свадьбу. Тут оказалось, что Света – шлюха! Об этом Жене рассказала по скайпу ее подруга, Нина. Нине было девятнадцать, и она предъявила справку о невинности. По скайпу. Женя деньги, собранные на свадьбу со Светой, потратил на билеты к Нине. Это был почти рай. Ну двадцать два, не девятнадцать. Ну продали справку в поликлинике Ростова… Но, по крайней мере, разница между реальностью и ожиданиями оказалась куда меньше, чем в случае со Светой. Но и с Ниной не получилось… Она ведь оказалась настоящей женщиной, из мяса и крови… Мясной рулет в оболочке из кожи! А Жене нужна статуя. Или прекрасная картина. Максимум плотского, что он требует от идеала, – вырезать дыру в холсте или продолбить ее в мраморе, выложить отверстие поролоном или куриной грудкой… отварной желательно, так мягче! – и совать туда периодически. Остальное не приветствуется. Не дело Прекрасной Дамы оживать и покидать страницы средневековых миниатюр. После Нины была Нга Чи Ша, затем Изабелла, после Нателла… Один год был пропущен, потому что сучки-жены все же добились каких-то алиментов. Наконец, Шахрезада… обычная, как Белоруссия, откуда она родом, Таня… и вот Катя. Гречанка Катя! Она смахивает на Пенелопу, Цирцею и Калипсо одновременно. Конечно, не на ту Калипсо, которую зачем-то показал в своем неудачном фильме про Одиссея режиссер Кончаловский – скажите на милость, какая из негритянки нимфа… они же все черножопые и грязные, как свиньи! – а на Калипсо, какой ее изображают на стенах римских вилл. Вся такая… мозаичная! Женя несколько месяцев крутил роман с Катериной по Интернету. За этим следили все работники всех компаний по перевозкам города Монреаля. Сопереживали! Кто-то даже дрочил на изображение Катерины. Ничего особенного в ней не было… Но это как тюремная легенда… школьная байка! История любви грузчика и девчонки-миллионерши. Думаю, Катерина бы здорово удивилась, узнав об этом. Она-то свою болтовню по скайпу с отцом приятеля воспринимала совсем по-другому. Но об этом чуть позже. Да и Жене было глубоко безразлично, как все это воспринимала Катерина. Он ведь – настоящий романтик. Par concequance