Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза - [72]

Опасаясь того, что следом за Захаровым может уйти часть актеров, Валентин Плучек попросил Фурцеву о содействии. Та запретила Захарову забирать с собой кого-то из актеров Театра сатиры… Крепостное право отменили давным-давно, но слово Фурцевой было законом. Захарову пришлось подчиниться. Вот и пришлось Татьяне Ивановне уходить к нему таким вот «кружным» путем. Сначала она сыграла в двух спектаклях, поставленных Захаровым в новом театре, а спустя четыре года перешла к нему совсем.

Почему Татьяна Пельтцер, прослужив тридцать лет в Театре сатиры, вдруг ушла в другой театр? По сути, она ушла не из одного театра в другой, а от одного режиссера к другому, потому что с Захаровым она обрела то взаимопонимание, которого уже не было с Плучеком. Татьяне Ивановне нравилось, как работает Захаров. Ей вообще нравились молодые новаторы, потому что в душе она всегда оставалась молодой. Захаров привнес в Театр сатиры струю свежего воздуха. Его постановки были оригинальны, не походили одна на другую, он брался за самые разные пьесы и каждую ставил великолепно.

Неправы те, кто говорит (а такое мнение довольно распространено): «Пельтцер ушла к Захарову, потому что он давал ей роли в каждой своей постановке». Это не так. Плучек и другие режиссеры тоже не обделяли Татьяну Ивановну ролями. Давайте посчитаем. За период 1967–1977 годов Пельтцер сыграла в четырех, уже упоминавшихся выше постановках Захарова. Кроме этих ролей у нее были следующие: мадам Ксидиас в «Интервенции» (режиссер Валентин Плучек), Фрекен Бок в «Малыше и Карлсоне» (режиссер Спартак Мишулин), Марселина в «Безумном дне, или Женитьба Фигаро» (режиссер Валентин Плучек), Леони Пимоз в «Мой дом – моя крепость» Джеймса Купера (режиссер Олег Солюс), мать Скитальца морей в «У времени в плену» Александра Штейна (режиссер Валентин Плучек), Мария Ивановна в «Маленьких комедиях большого дома» Аркадия Арканова и Григория Горина (режиссер Валентин Плучек). Еще шесть ролей! Это мы говорим о новых ролях того периода. А ведь многие спектакли прошлых лет, такие, например, как «На всякого мудреца довольно простоты» или «Дом, где разбиваются сердца», по многу лет не сходили со сцены, и в них у Татьяны Ивановны тоже были роли.

Нет, обделенной ролями она себя чувствовать не могла. А вот обделенной вниманием чувствовала. Кроме того, Захаров как режиссер был гораздо демократичнее Плучека. С Марком Анатольевичем можно было и поспорить на репетиции. Плучек же споры сразу же пресекал. Он требовал, чтобы все его указания выполнялись беспрекословно. Вне всякого сомнения, Валентин Николаевич был гениальным режиссером. Он ставил замечательные спектакли и как никто другой умел «заглянуть актеру в нутро», иначе говоря – хорошо понимал, кто на что способен, и роли распределял соответственно. Плучек гордился своей беспощадной требовательностью (очень нужное качество для режиссера) и верностью своему театру. За все годы работы в Театре сатиры он ни разу не поставил спектакля где-либо на стороне, если не считать постановку «Интервенции» в софийском Сатирическом театре. Но та постановка была скорее проявлением международного сотрудничества, нежели просто «посторонней» работой главного режиссера.

Стоило только Марку Захарову приступить к работе над «Разгромом» в Театре имени Маяковского, как отношения между ним и Плучеком стали напряженными. «Благословленный» Сусловым Захаров продолжал работать в Театре сатиры, продолжал ставить спектакли и получать от Плучека ценные советы (ценные на самом деле, без какого-то преувеличения), но между двумя режиссерами словно бы возникла невидимая стена. И труппа разделилась – большая часть ее поддерживала Плучека и относилась к Захарову, мягко говоря, снисходительно-иронично, но были среди актеров и такие, кому Марк Анатольевич нравился больше Плучека. Возглавляла захаровский «клан» Татьяна Пельтцер.

Вскоре после ухода Захарова в Театр имени Ленинского комсомола Татьяна Ивановна получила от него предложение сыграть Авдотью Назаровну в чеховском «Иванове». Хорошо зная порядки в Театре сатиры, Захаров пообещал своей любимой актрисе, что график репетиций и спектаклей не будет пересекаться с ее основным графиком. Прогулять репетицию в Театре сатиры было делом невообразимым. Это можно было сделать всего один раз, после чего следовало увольнение, и никакие заслуги в счет не брались. Никаких вольностей Плучек не позволял, и даже сильно пьющие актеры подстраивали режим своих возлияний под театральный график. Ну и, конечно же, было заведомо бесполезно просить Валентина Николаевича пойти навстречу, чтобы дать Татьяне Ивановне возможность играть у Захарова. Сначала вообще все делалось в тайне, но актерский мир тесен, и буквально через неделю после начала репетиций «Иванова» Плучек узнал, что Пельтцер ему «изменила». Именно «изменила», поскольку любую работу на стороне Валентин Николаевич расценивал как измену родному театру и ему лично. Выразить актрисе Пельтцер свое негодование открыто он не мог, поскольку в свободное время любой актер волен делать все, что ему заблагорассудится, и художественный руководитель театра в это вмешиваться не вправе, но отношение к ней, и без того не самое теплое, ухудшилось. Почему отношение Плучека к Татьяне Ивановне было «не самым теплым» – ведь она же была одной из ведущих актрис Театра сатиры? Причина крылась в прямоте и бескомпромиссности нашей героини. Если Татьяне Ивановне что-то не нравилось, то она говорила об этом, невзирая на лица и прочие обстоятельства. Если Плучек напоминал, что главный режиссер здесь он, то Татьяна Ивановна отвечала: