Татьяна Друбич - [9]
И тут Солодова, великая Солодова, сказала нам с Юрием Мефодьевичем: «Пойдите погуляйте где-нибудь часика два. Я с ней проведу некоторую работу». Мы приехали через два часа. Я сел в шестой ряд, сказал: «Давайте, да, начинаем!» Таня стала говорить без напряжения голоса, никак не пытаясь кричать и не пытаясь, чтобы ее непременно услышали, стала нормально говорить, так, как мы репетировали в репетиционном зале. И было слышно каждое слово. Это было чудо Малого театра! Постольку-поскольку Солодова знала еще секреты старых великих артистов Малого, которые превосходно знали, в какую точку зала, поворачивая голову, нужно говорить, чтобы тебя везде было слышно.
И очень трудную, очень нежную, очень сверхинтимную сцену объяснения Астрова и Сони Виталик Соломин и Таня Друбич играли почти шепотом, и было слышно все даже наверху, на галерке. Каждое слово, дыхание. И играли они эту сцену, на мой взгляд, грандиозно!
Я уже говорил, что мы иногда живем в мире примитивнейших понятий, которые сами придумываем и сами возводим в понятия общественные. Ну, так, например, долгое время считалось, что Малый театр — это оплот рутинерства и оплот мертвого академизма. Какая чушь! Малый театр — это настоящее хранилище традиций русской сцены. И я исключительно рад тому, что вся эта система обстоятельств так безумно сработала, что мы с Таней сделали в Малом эту постановку. Но я уже говорил о том, что Таня — человек не концептуальный, и никогда в жизни ей не пришло бы в голову, что участие в спектакле Малого театра ставит перед ней какие-то такие естественные препоны к тому, чтобы не участвовать в каких-то абсолютно невероятных экспериментальных, немыслимых работах.
Вот так ее пригласил очень авангардный режиссер Жолдак сыграть Нину Заречную в «Чайке» Антона Павловича Чехова. Таня мне звонила несколько раз, когда она репетировала, и говорила: «Слушай, с одной стороны, мне очень нужно, чтобы ты пришел и посмотрел со стороны, а с другой стороны, мне очень страшно, что ты прийдешь и посмотришь». Я говорю: «Почему, Таня?» Она говорит: «Ну у меня появляется ощущение, что мы делаем какой-то немыслимый, нечеловеческий бред! И в то же время меня не покидает мысль, что в этом чувстве бреда и есть главное зерно, главный нерв подлинной „Чайки“ Чехова. Она тоже есть форма русского бреда. Поэтому мне и хочется, и страшно».
Я пришел и посмотрел и был поражен тем, с какой потрясающей откровенностью, искренностью, естественностью можно существовать в системе самого немыслимого авангардного бреда, который вдохновлен не сумасшествием, а поразительной поэзией, заключенной в пьесе Антона Павловича Чехова. И Таня там действительно играла очень интересно. И я, конечно, был очень рад, что эти ее усилия и эти ее переживания закончились тем, что она получила какую-то из главных премий Москвы и России именно за исполнение роли Нины Заречной в «Чайке» постановки Жолдака.
Есть еще одна вещь, о которой, мне кажется, было бы неправильно не сказать. Таня обладает поразительно сильной женской красотой, обаянием. Вот именно красотой в старом смысле слова, в старом кинематографическом смысле слова. Потому что, ну действительно, ей как-то не очень идут социально характерные роли. Конечно, она может прикинуться черт знает кем и черт знает чем. Но никогда не исчезнет ощущение подлинной природы Тани, заключенной в том, что Бог и родители наделили ее этой исключительной женской притягательностью и женской красотой. Недаром она — любимица всех самых замечательных операторов советской русской операторской школы. Ее обожал снимать Гоша Рерберг. Обожал и был очень преданно и нежно к ней расположен. И вот он снимал ее у Ивана Дыховичного в «Испытателе» именно так, с этой мерой любви. С такой же нежностью и любовью снимал ее Паша Лебешев. Ее невероятно любит и невероятно строго к ней относится (хотя они очень часто конфликтуют, но они конфликтуют любовно) Юрий Викторович Клименко. И конечно, особо замечательно и особо прекрасно снял ее величайший патриарх русского операторского искусства, так сказать, духовный отец всех тех операторов, которых я перечислил, Вадим Иванович Юсов.
Одна из самых невероятных историй в нашей жизни с Таней — это история того, как мы сняли фильм «Избранные». Мы сняли его в Колумбии по роману тогдашнего президента Колумбии Альфонсо Лопеса Микельсена. По моему сценарию, в написании которого принимал участие Саша Адабашьян. Это совершенно фантастическая авантюрная история, которая началась с того, что как бы мы с Таней приняли решение о том, что мы женимся! А жить нам было негде. И вообще начинать жизнь было очень трудно и, главное, непонятно как. И тут Павел Тимофеевич Лебешев с его немыслимой авантюрностью очень переживал за меня, что я не могу снять квартиру в Москве. А тогда ее было невозможно снять ни за какие деньги. Он сказал: «Ничего у тебя здесь не получится. Вот давай, есть такое желание у президента Колумбии Альфонсо Лопеса Микельсена, чтобы русские кинематографисты экранизировали его роман „Избранные“ в Колумбии, а одновременно поучаствовали бы в создании колумбийской кинематографии. И это можем сделать именно мы с тобой. И к этому мы с тобой запросто можем привлечь Таньку». Вот такая немыслимая нечеловеческая авантюра завелась в Пашиной голове.
