Татьяна Доронина. Еще раз про любовь - [48]

Что же касается сталинизма… Доронина слишком уважала себя, чтобы отречься от того, что знала, о чем помнила, во что верила. Она честно говорила, общаясь с журналистами, что отношение к Сталину у нее осталось уважительным. И объясняла почему:

«Когда была война, мы были маленькие, но чувство общности со страной у нас было. Тогда была сильная держава и вера, что она незыблема, а ты являешься ее частью. Когда говорят, что был ГУЛАГ — да, это так, были несчастья и трагедии. Но сегодня, когда идешь по улице и видишь решетки на окнах, когда открыто, среди бела дня, люди убивают друг друга, когда несчастные, на негнущихся ногах старики стоят и палкой роются в мусорных баках… Лучше уж не сравнивать! По-моему, нужно для начала сотворить, возродить сильное государство, а не поносить свою историю наподобие пьяных лакеев, ругающих барина».

Так странно ли, что она с такими не вписывающимися в новую идеологию взглядами вдруг в одночасье исчезла с телеэкрана, перестала появляться на театральных вечерах в Доме актера, на официальных приемах — то ли не приглашали, то ли сама отказывалась, боясь снова нарваться на оскорбления. Мгновенно пожелтевшая пресса на них не скупилась, к тому же умело мешала правду с ложью. Даже в ужасной смерти старой актрисы Художественного театра Анастасии Георгиевской, которую обнаружили в собственной квартире лишь через неделю, обвинили Доронину. Между тем Георгиевская, как и последние из еще живших в конце 80-х годов «стариков» МХАТа, раздела категорически не приняла, до конца оставалась с Дорониной, до смерти работала в ее театре, там она сыграла свою последнюю роль — Дарью в «Прощании с Матерой», а худрук Доронина о ней заботилась.

Но не все отступились от Татьяны Дорониной в то тяжкое для нее время. Неизменно поддерживал Доронину Эдвард Радзинский. Не отступился от своей любимой актрисы и Товстоногов, постоянно приглашавший ее на все театральные юбилеи и праздники, творческие вечера, выводя за руку на сцену. Он продолжал ее любить, переживать за нее… «Что вы там, в Москве, с бабой делаете?» — спрашивал с болью незадолго до своей кончины. Он называл ее верной, в укор некоторым другим, покинувшим в разное время БДТ: Смоктуновскому, умудрившемуся заявить, что великая роль князя Мышкина сделана им едва ли не самостоятельно, без помощи Товстоногова, Олегу Борисову, который в нескольких интервью сказал, что лучшие роли сыграны им в Москве у Ефремова, а не в Ленинграде у Товстоногова… Товстоногов был прав, потому что Доронина в самом деле всю свою жизнь и по сие время называла и называет его учителем и величайшим, лучшим режиссером, с которым ей довелось работать. Уйдя от него, она, в отличие от других, не только не сказала ни единого плохого слова в его адрес, напротив, не переставала им восхищаться. Да, это верность, но еще и честность, еще и не так часто встречающееся умение быть благодарной и признательной.

Были и другие люди, не пожелавшие участвовать в общей грязной кампании против великой актрисы и оставшиеся ее друзьями: Виктор Розов, Михаил Рощин, Георгий Натансон, не говоря уже о старых друзьях по ленинградской сцене, таких, как Владислав Стржельчик, Евгений Лебедев…

Появились и новые друзья и товарищи. В то время Татьяна Доронина, никогда ранее не интересовавшаяся политикой и политическим театром, популярным в 70–80-е годы, практически никогда не игравшая политических, производственных, социальных пьес, вдруг «пошла в политику». Она сблизилась с людьми из КПРФ, познакомилась с Зюгановым, предоставляла коммунистам и патриотам театральный зал на Тверском бульваре под их мероприятия. Иногда и сама выступала на тех собраниях, что еще более усиливало гнев и злобу, враждебный настрой «демократической общественности».

С поэтом Львом Ошаниным.

Потом, анализируя все это, многие люди, хорошо знающие Доронину, следящие за ее творчеством, удивлялись: почему она, всегда аполитичная, ненавидящая казенный коллективизм, далекая от всяких общественных и партийных разборок, вдруг тогда кинулась в политику да еще встала «не на ту сторону» баррикад, сблизившись с коммунистами. И объясняли это образовавшейся вокруг нее пустотой, враждебной атмосферой, травлей и загнанностью.

Думается, что это не вся правда, хотя, безусловно, гонения и травля сыграли свою роль и угнетали. Но надо вспомнить и атмосферу, насаждавшуюся тогда в стране, царившую в СМИ. Под видом восстановления исторической правды унижалось все, что унижать, как мы думали, нельзя, все, что было дорого: Родина, народ, история. Патриотизм стал «последним прибежищем негодяев». И запустил эту старую фразу в оборот с новым подлым значением не кто иной, как «последний романтик» из поколения «шестидесятников», рожденных хрущевской оттепелью, — Булат Окуджава. С новым значением, потому что изначальное подразумевало, что негодяи, когда им больше нечем оправдывать свои подлые делишки, пытаются оправдать их патриотическими мотивами. Теперь же получалось, что к патриотизму прибегают лишь негодяи, поскольку у них нет иного прибежища, кроме патриотизма.

У многих людей в конце 80-х — начале 90-х возникло ощущение, что рушилась страна. Именно в те годы известный философ Александр Зиновьев, всю жизнь боровшийся с ненавистным советским «тоталитарным» режимом, сказал пронзительные и горькие слова: «Мы целились в коммунизм, а попали в Россию». Поэтому невольно судьба одного театрального коллектива проецировалась на судьбу страны, которую, казалось, так же, как и старый МХАТ, приговорили к уничтожению. Поэтому и не могла Татьяна Доронина остаться в стороне от политики, от борьбы за то, что ей, настоящей русской актрисе, было дорого и свято.