Татьяна Доронина. Еще раз про любовь - [21]

Как ни странно, из Одессы тоже пришло приглашение — на ту несчастную крохотную рольку пионервожатой. Только если уж от приглашения Герасимова она отказалась, так неужели поедет играть пионервожатую?

В театре директор почти каждый день подходил к Тане с вопросом: «Вы опять не пошли на переговоры? Я не знаю, что отвечать вашему мужу». Олег забрасывал его телеграммами. В конце октября он приехал в Волгоград. И… они помирились. Он был умен, он умел обаять и успокаивать. Олег рассказал, что никто из выпуска, кроме нее, не поехал по распределению, все устроились в московских театрах. Подумав, они решили уезжать в Ленинград, в Александринку, куда их так звал режиссер Леонид Вивьен. Из театра их легко отпустили. Никто тут не был в них сильно заинтересован, похоже, что заявка была лишь предлогом, чтобы не оставлять Доронину во МХАТе. Стоит ли удивляться? Не зря же сказал ей Вершилов: «Сделано все, чтобы вас не было во МХАТе».

В 1955 году состоялся дебют Дорониной в кино. Татьяна сыграла Зою в мелодраме Михаила Калатозова «Первый эшелон».

Светлая полоса

В Ленинграде они остановились у Таниных родителей и на следующий же день отправились в театр. В театре шла репетиция, их попросили прийти после трех, когда Вивьен освободится. «Он хотел, чтобы вы репетировали с Черкасовым Анастасию в «Великом государе», — сказала Тане его секретарша. Но ведь это же счастье! Неужели для нее наконец наступает светлая полоса?

— Давай, пока у нас есть время, съездим в Театр Ленинского комсомола, — предложил Олег. — Там наши показываются, просили подыграть.

Времени в запасе было много, поехали в Ленком. Там ребят из школы-студии МХАТ смотрели главный режиссер Пергамент, директор театра Малышев и художественный совет. После просмотра Малышев пригласил Таню с Олегом к себе в кабинет, туда же пришел и Пергамент. — Мы хотим вас пригласить у нас поработать, — сказал Малышев. — Мы начали репетировать «Фабричную девчонку» Володина. Вы знакомы с этой пьесой?

Да, Таня с пьесой была знакома. Мало того, она мечтала об этой роли.

— Когда репетиция? — спросила она.

— Завтра, — ответил Малышев. — Пишите заявления. Работы у вас обоих будет много. Труппа хорошая. Жаль, что Товстоногова вы не застали, он с этого сезона назначен в БДТ.

Так решилась их судьба. Но как же Александринка, как же Вивьен? Конечно, тут же поехали к нему, честно все рассказали, упирая на то, что в Лейкоме им пообещали много работы.

— Что ж, наиграетесь — приходите, — сказал Вивьен. — Два года вам будет достаточно?

Как, оказывается, легко разрешаются все проблемы, когда судьба оборачивается к тебе лицом! Таня с Олегом были счастливы. И какие люди, какая интеллигентность, воспитанность, понимание! Наверное, они идут еще из старого, дореволюционного Петербурга — столицы Российской империи, когда благородство было неотъемлемым качеством интеллигента…

На следующий день на репетицию пришел сам автор пьесы, Александр Володин.

— А прототип у главной героини есть? — спросила его Таня.

— Есть, — ответил Володин. — Я вас познакомлю.

И он повез ее в рабочее общежитие ткацкой фабрики. Они прошли длинным коридором с множеством дверей, Володин постучал в одну из них. На стук выглянула девушка с приятным чистым лицом. «Проходите, — приветливо пригласила гостей. — Да разувайтесь, а то промокли ноги-то, поди». Она угощала их чаем, рассказывала, смеясь, как вначале глохла от шума и грохота фабрики, как уставала больше всего от этого шума, потом привыкла, даже перестала замечать. Говорила весело, не жалуясь, не изображая хорошего человека, потому что была им, и это чувствовалось сразу, с первого слова, с заботы о промокших ногах. Таня не знала, была ли именно эта девушка прототипом Женьки или Володин представил ее актрисе как типическое явление, но знакомство помогло нащупать главное в характере будущей роли, дало отправную точку для работы над ней.

И работалось радостно, новички не чувствовали по отношению к себе ни злобы, ни зависти, столь обычных в театральном мире. Члены труппы приняли их сразу, включили в свой коллектив. А коллектив был хороший, были хорошие актеры, в чем Олег с Таней убедились, просмотрев все спектакли репертуара Лейкома. Внутримхатовские битвы из Москвы доходили до них, снова ленинградцев, в виде баек, которые казались им странными, потому что во всех них яблоком раздора была… заграница — кого взяли и кого не взяли на гастроли за рубеж. Заграница разлагала, битвы из-за поездок были жестокими и непрекращающимися, в средствах не разбирались и не церемонились. Так что, может, жестокий урок, данный Тане при выпуске, был не только злом, но и даром, который, во-первых, помог повзрослеть и понять театральный мир, избавиться от его идеализации, а во-вторых, избежать этих нечистых битв, где она, при ее тогдашней наивности, доверчивости и максималистской принципиальности, всегда была бы проигравшей стороной. Всегда, из раза в раз. Так лучше уж испытать все это однажды, пусть и жестоко.

Приезжая в Москву, они слышали от однокурсников: «Вам повезло. Вытащили счастливый билет». Словно и не было «билета» в Волгоград, когда те же однокурсники удивлялись: «За что же вас так? Вы ведь вроде первыми шли?» Из всех однокурсников больше всех радовал Женя Евстигнеев, который играл в «Современнике» и много снимался, хоть часто и в эпизодах, но каждое его появление становилось праздником для зрителя. Он пришел к ним уже на третьем курсе, они его встретили с удивлением — из провинциального театра, уже лысоватый, в поношенном костюме и стоптанных ботинках… Они смотрели на него, как на странного чудака. Что он может из себя представлять? Вершилов все это увидел тогда на их юных физиономиях, и его, видимо, покоробило. Он сказал: «Женя, прочтите нам то, что вы читали перед комиссией». И Женя прочел отрывок из Альфонса Доде: «Грешник пришел в чистилище и несмело направился к воротам рая. Апостол Петр спросил его устало, безразлично и басом: «Ну, ты входишь или… не входишь?» Апостолу надоели все приходящие, он устал, глаза бы его их не видели». И они увидели… талант. И влюбились в него, как потом влюбится в Евстигнеева и зритель. И поняли: не нужно для любви ни красоты, ни внешнего лоска — талант нужен.