Татуировка - [46]

Она с упоением рассказывала о том, сколько ей сразу выдали в кассе и что она решила купить себе бэушный ноутбук в комиссионке, там есть очень дешевые, а потом перешла к своему герою, который в последний приезд на родину представьте чем занимался?

Ответа Агния упорно потребовала почему-то от Штопки.

— Иконы писал для храма? — нерешительно предположила та. — Или портреты вождей?

— Как же, иконы! — Агния рассмеялась. — Для икон нужен особый подъем духа. А у него была, наоборот, депрессия. Татуировки он стал делать — вот что!

— Сам Антон Шолохов — татуировки?! — изумилась Штопка.

Она как-никак была тоже художницей и к этому имени, в отличие от Дмитрия, относилась с пиететом.

— Представьте. Я даже видела одного человека, которого он изрисовал.

— Ну и что там Шолохов ему вытатуировал? — спросил Дмитрий, отрываясь от собственных мыслей все о той же секте маньяков.

— Не знаю. Он же при мне не раздевался. Да, вот еще что. Как раз в те дни какой-то сумасшедший миллиардер, такой цивилизованный арабский шейх, зашел в сарай, правда, не у нас, а в Шампани, во французской деревне, где друг Шолохова хранил его работы, и купил картины для своего музея, а на другой день — скульптуры. Знаете, он сколько заплатил? Отгадайте!

— Тысяч двадцать долларов? — предположила Штопка.

— Холодно, просто морозно.

— Я-то знаю сколько, но молчу, — проговорил Глеб.

— Пятнадцать миллионов.

— Рублей? Тогда это не так уж много, — проговорил Дмитрий, — хотя, по нашим масштабам, сумма огромная.

— Конечно, долларов. Друг сразу созвал корреспондентов, и весть об этом напечатали все газеты. А еще он послал телеграмму сюда. И когда Шолохов получил эту телеграмму, он решил, что или друг его странно разыгрывает, или телеграфисты что-то напутали. Он послал тоже телеграмму: «В какой валюте?» А на другой день ему принесли французские газеты, Шолохов занял у того самого человека, которому сделал татуировку, денег и немедленно вылетел в Париж. И уже через несколько месяцев его работы, которые год за годом никто не хотел покупать на аукционе Сотби, шли по сто тысяч и даже по миллиону.

Дмитрий слушал рассказ сестры вполуха — что ему было за дело до какого-то художника-эмигранта, до его депрессий и татуировок, когда здесь, где-то рядом, на улицах города, быть может, в этот миг какая-то секта или группа маньяков аккуратно срезала с живого человека кожу!

У ХУДОЖНИКА НА ТАВРИЧЕСКОЙ

В любом большом городе каждый год исчезают бесследно тысячи людей. В Петербурге, например, едва наступает июль, так обязательно некоторые мужички ночь за ночью упорно отправляются спьяну в последнее плавание — от Петропавловской крепости на другой берег Невы к Зимнему дворцу. Иногда спустя неделю их вздувшиеся тела находят в Финском заливе, а чаще не находят совсем. Кого-то отморозки закапывают в землю или закатывают в бетон. Кого-то находят спустя годы под другим именем, а кто-то, совсем малый процент, заканчивает жизнь такой вот мучительной смертью — с их живого тела зачем-то аккуратно срезается кожа.

Для того чтобы раскрыть преступление, надо прежде всего понять его мотивы — это написано в любом учебнике. Только какие мотивы могут быть здесь?

Дмитрий сам решил отправиться по пока еще теплому следу к автовладельцу той самой злополучной «шестерки». То, что машина была угнана около трех недель назад, он узнал сразу по компьютерной сети. И, как знать, вдруг ее хозяин расскажет что-нибудь о мужчине с девочкой, которые везли страшный груз. База данных выдала Дмитрию и краткие сведения на этого хозяина. Возраст — аж восемьдесят три года. Ничего себе водила! — поразился Дмитрий. С ним прописана жена, возраст семьдесят. И все же они могли видеть угонщиков, например в окно. Порой происходят удивительные случаи, когда владелец машины выскакивает на звук сигнализации и на глазах любопытных соседей ввязывается за свой автомобиль в настоящую битву. Правда, результат почти всегда одинаков: хозяин остается не только наг, но и бит.

Дмитрий с удовольствием обнаружил, что ехать к владельцу «шестерки» нужно было в центр, на Таврическую улицу. Место, знакомое до слез. В детстве одну зиму он ходил в Таврический сад кататься на коньках, а главное — надеялся встретить Штопку, бабушка которой жила тогда здесь, неподалеку, забирала на зимние каникулы внучку к себе и водила в Таврический на каток. Сейчас, с удовольствием идя по парковой аллее мимо прудов, он вдруг подумал, что давно не видел детей с коньками в руках. Осталось ли вообще такое занятие, как коньки, в культуре детства? Правда, зато появилось другое развлечение — например, в районе Дворцовой площади кучкуются катальщики на роликах.

Дмитрий вошел в старинное и очень просторное парадное, где в древние времена был камин и на стенах еще сохранились помутневшие изразцы, поднялся по широкой лестнице на второй этаж. Там тоже его ждала неожиданность: на двери была не кнопка электрического звонка, а нечто древнее в форме медного бантика, с надписью на латунной табличке: «Прошу повернуть».

Дмитрий повернул, услышал дребезжащее треньканье, повернул еще раз, потом третий, и лишь тогда раздались шаркающие шаги. Он понял, что его разглядывают в глазок, который находился посередине двери — все-таки кое-что современное здесь было, — и услышал басовитый старушечий голос: