Татуиро (homo) - [19]

– Ну? – требовательно вопросил Степка.

– Так…

– Как так? Что – так? Не видишь, что ты сделал?

– Вижу, – Витька отошел от стола, поставил на подоконник чашку, взял сигарету из растрепанной пачки, и закурил, смешивая дымок с кофейным запахом. Засмотрелся в окно.

– И?

Он повернулся. Степан стоял, сжимая и разжимая кулаки, смотрел на него с недоумением, но воинственно. Тина за его спиной, выпав из реальности, никак не могла оторваться от снимков. Мамонты стояли в разных местах комнаты, повесив перед собой невидящие взгляды, как отключенные роботы, что пока без надобности.

– Понимаешь, Степ. Я посмотрел. Хорошая работа. Но я могу лучше.

– Ну-у, ты загнул, парень! – начал Степка, но осекся, вспомнив, видимо, уже сделанные снимки.

– Да, могу. И это не только радует. Думаю, у меня многое теперь изменится в жизни. Давай уже переговоры переговаривать, да я думать буду. Мне как-то, Степа, вдруг подумать захотелось…

Степан заоглядывался. Переговоров с известными певицами он никогда еще не вел. До этого все деловые переговоры происходили за кружкой пива в шумном спортбаре или в цветных вспышках дискотечных огней – криком на ухо предполагаемой клиентке. Или – с ней же, размякнув поутру после веселой совместной ночи. В последнем случае Степан иногда лишь после удачного завершения переговоров осторожно выяснял, как заказчицу будущего портфолио зовут.

– Тиночка! – начал ласково, но спохватился и попытался убрать из голоса мед, – Тань, да оторвись же! Ну? И помогай мне давай! А то ты не знаешь, какой из меня бизнесмен!

Тина отклеила взгляд от сверкающего глянца, сосредоточилась на растерянном, но воинственном Степке. И – расхохоталась. Покачала головой, по темным волосам заскользили мягкие блики осеннего солнца:

– Степушка. Ну ты хорош! Тут же про себя все и рассказал. Обмануть тебя – плевое дело.

Тот покраснел. Повесил голову, махнул рукой и тяжело пошел к дверям.

– Стой, дурак! – велела Тина, – обманывать не собираюсь. Пока я тебя люблю, паршивца, все будет хорошо и ладно, понял?

– Как? Любишь?… – Степка напрягся, полуобернулся, глядя недоверчиво на собеседницу.

– А! Потом-потом, не отвлекайся! Иди сюда. Да не давай мне смотреть на снимки!

Она, ловко поворачивая Степана за широкие бока маленькими руками, утвердила его между собой и столом. Улыбаясь, поправила рыжую прядь на просторном его лбу. Повернулась к Витьке. Степан застыл неуклюже, боясь сменить позу. Только глазами отчаянно ел Витьку из-за хрупкого Танькиного плечика.

– Ну, самородок джанкойский, слушай мои предложения, – начала.

Витька закивал с готовностью, изобразил на лице внимание. Он хотел все побыстрее закончить.

– Ты идешь ко мне на ставку фотографом. Будешь получать в месяц… И за каждую сессию… Кроме меня – никаких съемок звезд. Никаких за моей спиной переговоров. В контракте будет оговорена неустойка, если вдруг захочешь меня бросить и перейти на другую работу, в сумме…

Витька слушал, как Тина называет суммы для него астрономические, кивал. Смотрел на нее. Опять видел снимки. Новые. Усмехнулся. Ей бы не понравились. Металлическая Тина. Не стальная амазонка с обтекаемой сверкающей грудью. Нет – собранная из случайных, найденных на улице, а то и на помойках, шестеренок и изношенных чужих деталек – разных и уже со ржавчинкой.

– Ты меня слушаешь?

– Да, слушаю. Не буду я на тебя работать.

– Хочешь больше?

– Нет. – Он смял окурок в пепельнице, дождался, пока не умрет дымок – тоньше, тоньше – над миниатюрной помойкой из спичек и бывших сигарет…

– Тань, ты в Москву зачем приехала? Ведь не звездой становиться? Или?

Тина подняла брови. Подошла к Витьке. Задевая его плечом, достала из смятой пачки сигарету. Сунула ему в лицо, дожидаясь зажигалки.

«Оскорбляет» – ласково подумал Витька, суетливо щелкая, бережно придерживая, с полупоклоном отступая, – «с мыслями собирается».

– Это имеет значение?

– Ага.

Тина помолчала. И сказала правду:

– Я в МГУ приехала. В своем поселке первая отличница была. Ну и завалила первый же экзамен. А возвращаться… Это здесь такие мыши, как я, в обработку идут – что хочешь, то и нарисуешь. А там у меня всего будущего – муж-алкоголик да выводок полунормальных детей. А что?

– А то. Значит, умница и поймешь. То, что я сделал – красиво и мало. А будем вместе, будет много и безжалостно. Потому что в тебе не только это есть, что я тогда ухватил. Из-за Степки волновалась очень, вот все мягкое, трогательное – наружу и полезло. А сделай я снимки сейчас, ты бы меня убила! Ой, убила бы – точно! Хотя и вошла бы вместе со мной в историю искусства. В качестве модели гениального фотохудожника.

Степан у стола фыркнул возмущенно. Негромко, впрочем.

Тина молчала. Курила. Глянула на Витьку отчаянно, собираясь что-то сказать, но не сказала.

Тишина повисла в комнате, перевивая собой струи дыма под висюльками люстры.

– Ты пожалеешь. И возненавидишь меня, – ласково сказал Витька, – за то, что я вытаскиваю из тебя все. И показываю всем. А диктовать мне уже нельзя будет. Иначе – не сделаю так. А сделаю – ремеслуху просто.

Тина поморщилась:

– Ну, занесло тебя! Будто мы не картиночки обсуждаем, а вопросы мироздания!