Татаро-монголы в Азии и Европе - [101]
Конечно, те крестьяне, которые бежали в горы, леса и степи, постепенно переходили от пассивного к активному протесту. В 80–90-х годах XIII в., когда вызванная податным бременем хозяйственная разруха достигла крайних пределов, размножились повстанческие отряды, ведшие партизанскую войну с государством ильханов и его феодальной верхушкой. Действия этих отрядов картинно рисует Рашид ад-Дин. Он называет их не иначе как «разбойниками и ворами» (перс. рахзанан ва дуздан), «городскими подонками и чернью» (перс.-араб. рунуд ва аубаш)[1218]. Но из его рассказа видно, что эти отряды состояли из разоренных сельчан, обедневших кочевников, беглых рабов, а также городской бедноты. Там были таджики[1219], курды, луры, шулы, арабы, даже (обедневшие) монголы[1220]. По словам Рашид ад-Дина, эти «разбойники» находили полную поддержку среди социальных низов. Некоторые жители селений «становились с ними заодно и ходили у них в проводниках». В каждом роду кочевников и среди оседлых крестьян, даже сельских старост, у «разбойников» были друзья и товарищи, которые всячески им помогали, снабжали их продовольствием, укрывали их в своих домах, и они порою месяц-другой гостили у своих друзей. В городах у «разбойников» были «лазутчики», которые извещали их «о выезде людей разного состояния» из города. Даже низшие местные власти избегали доносить об этих отрядах, опасаясь их мести. Напротив, местные жители осведомляли их о движении военных отрядов. Случалось, эти повстанцы, окружив стан какого-нибудь эмира, грабили его. Нападая на караваны (о движении которых «разбойники» заранее знали), «разбойники» кричали: «У нас-де до тех, у кого нет ничего или есть мало, дела нет!». Тотчас же бывшие в караване бедняки и малоимущие спокойно отходили в сторону, а разбойники принимались за знатных людей и богатых купцов (о присутствии которых в караване они также были осведомлены заранее), грабили и убивали тех. На имущество этих людей они смотрели как на такую, же законную военную добычу, как монгольские войска и власти смотрели на имущество крестьян. Некоторые из этих повстанцев приобрели славу среди населения, и если кого-нибудь из них ловили и вели казнить, то народ возмущался, говоря: «Как можно казнить такого героя!»[1221]. Из повествования ясно, что это были отнюдь не оторвавшиеся от общества деклассированные разбойничьи шайки, а народные партизанские отряды, боровшиеся против угнетателей.
Конечно, не все беглые крестьяне уходили в леса и горы. Многие из них переселялись в области, где влияние монгольской кочевой знати было слабее и где феодальная эксплуатация была относительно более мягкой. Как уже говорилось, многие местные феодалы (особенно на юге) охотно принимали к себе беглых крестьян, сажая их на запустевшие участки. Некоторые крестьяне, жившие в оазисах, выставляли на дороге дозорного. Когда тот издалека видел приближение кого-либо чужого, он подавал сигнал, и крестьяне прятались в каризах (подземных каналах) и в песках[1222].
В Фарсе в 1265 г. произошло большое восстание крестьян и кочевников под предводительством сейида Шараф ад-Дина, объявившего себя Махдием, призванным богом установить на земле царство справедливости, что и привело к восстанию «простой народ» ('авами ан-нас)[1223]. В 1291 г. произошло восстание лурских кочевых племен, занявших на время Исфахан. Крестьяне и горожане также принимали участие в попытках владетельных вассалов ильхана, как, например, меликов гератских, освободиться от монгольского ига или ослабить его[1224].
Исключительно тяжелое экономическое и финансовое состояние государства, резкий упадок земледелия и городской жизни, побеги крестьян, ропот монгольских рядовых воинов, которым не платили регулярно жалованья[1226], — все это побудило седьмого ильхана Газан-хана (султана Махмуда, правил в 1271–1304 гг.) круто изменить внутреннюю политику: сблизиться с мусульманской чиновной и духовной знатью (в большинстве иранской), чтобы обеспечить ее активную поддержку, и усвоить некоторые иранские государственные традиции. Газан-хан принял ислам, который после долгого перерыва (1220–1295) снова стал государственной религией. Газан-хан провел ряд реформ в духе той политической линии, которую мы выше условно назвали «вторым направлением». С этим и было связано назначение на пост второго вазира Рашид ад-Дина (бывшего одновременно придворным врачом и историографом Газан-хана), фактически ставшего руководящим министром. Главная политическая роль в государстве примерно на два десятилетия от монголо-тюркской военно-кочевой знати, которой Газан-хан не доверял и представителей которой часто казнил, перешла к иранской чиновной знати (гражданской бюрократии), политическую программу которой выражал Рашид ад-Дин, иранский патриот
