ТАСС не уполномочен заявить… - [2]

Когда после болезни умер официальный муж — генерал, тетку стали теснить генеральские детки. Катерина была у любвеобильного вояки третьей по счету женой. Вообще-то, такую особу трудно было потеснить. Но сдаваться обстоятельствам жизни решительная женщина не собиралась. Тут и подвернулся один вдовец — генерал по дачному поселку. Она и раньше его знала, но только он был еще тогда не вдовец, а она — не вдова. Вот так и стала она во второй раз генеральшей, когда ей было под шестьдесят. С ее-то шестью классами недоучки.

До Ларисиного детского слуха долетали какие-то шумные истории, происходившие с теткой, но тогда многое было ей непонятно. И став взрослой, она любила уединиться с родственницей на даче и всегда просила рассказать какую-нибудь историю из ее бурной молодости и пяти официальных замужеств.

— Да что я… Ты мне лучше про своих хахалев расскажи, — говорила тетка Катерина, — мне вот что интересно. Небось, прынца на белом коне ждешь? Ох, и тягомотное это дело, Ларка. Можешь и не дождаться… Как любила говаривать моя деревенская прабабка Варвара: «Стреляй в ястреба, стреляй в ворона — достреляешься до ясного сокола»…

— Ну, и много ты воронья настреляла, пока до своего первого генерала добралась? — усмехается Лариса.

— Да тебе легко лыбиться, министерской дочке и белоручке, всё тебе готовенькое на тарелочке досталось. Как и заучихе твоей, — тетка недовольно поморщилась.

Под «заучихой» подразумевалась, конечно же, ее мать — учительница, а по-родственному — нелюбимая невестка, братова жена.

— За братиком моим, как у Христа за пазухой. Грамотные вы все, ученые… А с меня чего было взять — я баба простая, деревенская…

— Ага, «мужем битая, врагами стреляная», как в том кино, — сиронизоровала племянница.

— Смейся, смейся… Хотя, — тут тетка Катерина воровато оглянулась на дверь, словно, за ней могла притаиться строгая «заучиха» и накостылять ей за крамольные разговоры с дочерью. — А вот как раз с бабы всегда и есть чего взять. Понимаешь? Я, вот чего хочу тебе сказать… Чтобы продвинуться в этой жизни, Ларка, мужикам надо… давать. А давать — значит беременеть… Природа нас так неудачно состряпала.

— Ну, тетка… Ну, тетка Катерина, сокрушалась на такую откровенность родственницы племянница. — Что уж так мрачно-то? Сегодня медицина в этом вопросе далеко шагнула…

— Да ладно, таблетками на все случаи жизни не напасешься, — она махнула рукой. — Это я тебе говорю, как баба, у которой было 23 аборта. Да еще каких — «в живую», без обезболивания…

Лариса на какое-то время просто оцепенела.

— Ну, и ясное дело, почему я бездетная осталась, — какая-то тень лишь на секунду мелькнула на теткином лице. — Нелегкую жизнь я прожила, — сказала она как бы в свое оправдание.

Грустить — была явно не теткина стихия. Она пристально посмотрела на племянницу, сидящую в плетенном дачном кресле.

— Всё диетничаешь? Ох, тоща, ох, тоща… Одни маслы торчат. Да пойми ты: мужики гладких баб любят, справных…

— Таких, как ты? — сказала Лариса, иронично окинув взглядом габаритную теткину фигуру. — Скажи еще, что хорошего человека должно быть много.

Тетка встала с мягкого дивана, поправляя на себе цветастое платье, и картинно выпятила свою большую грудь вперед.

— Да, помню я, помню, что у тебя «десятый номер», — рассмеялась племянница. — А живот торчит, не мешало б подтянуть…

— Что ты, что ты, — замахала руками на Ларису тетка. — Живот для женщины — такая же гордость, что и грудь. Потому что женщина без живота… — тетка чуть призадумалась, — женщина без живота, что клумба без цветов, — выдала она с гордостью.

Лариса залилась смехам, запрокинув голову на спинку плетеного кресла.

— А чего ты щеришься? — невозмутимо парировала крупногабаритная генеральша. — Сама, небось, лифики на поролоне покупаешь, чтоб сиськи свои увеличить? Да откуда они возьмутся-то при такой худобе… Нагуляй мясца хоть чуток, — посоветовала она миролюбиво и искренне, уверенная в непогрешимости своей правоты.

Лариса тетку любила и отдавала ей должное. Что-то было во всех этих ее прибауточках и сравнениях. Какая-то грубая жизненная правота и сила. Понятно, «университетов» генеральша не кончала, и вряд ли прочитала за свою жизнь пару-тройку книжек.

«А, ведь, и правда, — рассуждала про себя современная и образованная Лариса, — именно через постель бабье устраивает себе и карьеру, и личную жизнь, и прочие блага»…

А про свою личную жизнь племянница генеральши и министерская дочка в одном лице всё чаще стала задумываться. Она уже достаточно накуролесила и погуляла, чтоб было о чем вспомнить на закате дней.

Лариса четко, женским своим нутром с недавнего времени вдруг стала ощущать, что ей хочется прибиться к какой-то уютной и надежной гавани. Любая женщина однажды приходит к этому пониманию. Кто-то раньше, кто-то позже. Но всё равно — приходит. Для Ларисы Паллнны этот рубеж был достигнут в тридцать лет. Она, словно, вдруг остановилась на пропускном пункте перед шлагбаумом, куда не пропускали одиночек без соответствующего штампа в паспорте.

Но помимо этого, такого понятного ей ощущения, было еще какое-то: будоражаще раздражающее и мутное. Что-то такое витало в воздухе. И оно вселяло тревогу, потому что интуитивно молодая женщина понимала, что вся эта происходящая муть вокруг, в конечном счете, посягалась и на ее личное, сокровенное. И так не вовремя. Так некстати.