Тарковский и я. Дневник пионерки - [25]
15 марта. Сидела в гостинице и конспектировала последний вариант сценария — для последующей сверки!
16 марта. Набирала массовку для свиты Митрополита в сцене «примирения Великого и Малого князя». Была на освоении декорации в Дмитровском соборе. Вечером читали Пастернака.
…Тарковский сегодня очень гневался, когда кто-то заговорил о смысле — «Что значит „смысл“?! Все бессмысленно!» А еще говорил, что хотел бы поставить фильм о Сталине, а потом о Фрейде.
17 марта. Объект: Дмитровский собор, подготовка массовки: свита Митрополита 10 человек, свита Малого князя — 9 человек, свита Великого князя — 10 человек. У Дмитровского собора репетировали проскок князя, но снять этот план не удалось, какая-то техническая неполадка. Успели снять лишь крупный план Назарова, исполняющего две роли, Малого и Великого князя.
Вот и все куцые заметки, оставшиеся на бумаге, после первого знакомства с Тарковским, которое, на самом деле, было всего лишь стартом для моего профессионального становления, выработки вкуса и дальнейшей жизни. Может быть, однако, многого не случилось бы в ней тоже, если бы не стояла еще на моем блокноте главная венчающая поездку запись, прочерченная крупными буквами: «Лариса Кизилова. 318. Звездный бульвар, д.4, кв.50». Да-а-а…
Ну, что же? Как говорится, до новых встреч!
И новые встречи последовали, регулярные, наполнявшие собой какую-то самую главную часть наступающей жизни.
Каждую такую встречу я ожидала, как праздника, и неслась на съемки или просто на свиданку к Ларисе по первому зову, не чувствуя под собой ног. Я ощущала себя в самом центре исторических для русской культуры событий. А, главное, я просто любила их обоих, преданно и светло. Смешно, но многие годы спустя, и за границей тоже, Лариса, не замечая, видимо, во мне никаких весьма существенных в моем отношении к ним перемен, по-прежнему закатывая свои большие глаза и обмахивая их тяжелыми от туши ресницами, произносила один и тот же риторический вопрос, в одной и той же мелодраматической интонации: «Олька, ну, ты-то напишешь о нас всю историческую правду?» Она имела в виду, конечно и прежде всего, свои «страдания» и недооцененность своей роли не только в жизни, но (sic!), главное, в творчестве Андрея, которую, с ее точки зрения, он оскорбительно не замечал. Она ошибалась. Роль эта была, действительно, очень велика, но, ох, как многопланова — и сами фильмы Андрея Тарковского свидетельствуют об этом в первую очередь.
После Владимира, ближе к лету, Лариса, еще безо всякого Андрея, впервые появилась у нас в квартире на Ломоносовском, где я жила вместе с моими родителями. Людей у нас бывало множество, и, как это принято в России, чаще, чем в гостиной, мы собирались за столом в кухне. Так что, примостившись впервые именно там, Лариса что-то журчала своим приятным для меня бархатным голоском, а я была в упоении от того, что наконец-то моим родителям тоже выпало счастье познакомиться с такой замечательной бескорыстной женщиной, готовой ради Тарковского на любые подвиги.
Но, как только за Ларисой закрылась дверь, я была совершенно обескуражена странным для меня, несколько удивленным вопросом отца, в совершенно несвойственной ему грубой формулировке, тем более, когда речь шла о женщине и моей подруге:
— Что это за отвратительная, фальшивая баба?
Я буквально задохнулась от ярости и негодования, готовая просто пристукнуть его за такую наглость. Как он смел так оскорбить, ничего не понимая, мою новую и самую любимую страсть? В этот момент мне показалось, что нам с ним больше не о чем разговаривать, хотя эта его характеристика, более чем странная для меня тогда запомнилась мне на всю мою жизнь — увы, не случайно…
А тут вскоре Лариса буквально осчастливила меня предложением поехать вместе с ней к ее родственникам в деревню Авдотьинка Рязанской области. Туда, в избу «тети Сани», сестры отца, выехали на лето ее мать, отец, дочь Лялька и двое племянников. Боже мой, какое неслыханное счастье! Теперь я познакомлюсь со всеми, о ком так много от нее слышала. Увижу маму — замечательного художника-модельера, и папу — отважного адмирала. Но снова жалко до боли, что у самой Ларисы так драматически не сложилась собственная артистическая судьба: из-за плохого сердца ей пришлось прекратить занятия в балетной школе Большого театра, где ее прочили конкуренткой Майе Плисецкой. Мне, правда, показалось, что она широковата и высоковата для балерины, но… Боже мой, какая разница и что я вообще в этом понимаю?
Странно очень, но, забегая вперед, признаюсь, что Анна Семеновна, Ларисина мама, оказалась умной, тихой, простой русской женщиной, умевшей замечательно шить, обшивавшей семью и бравшей заказы на дом, но не «художником-модельером». А Ларисин отец, что тоже было некоторой неожиданностью, оказался тоже почему-то не адмиралом, а квалифицированным рабочим… Но мой робкий вопрос, коснувшийся отца, был тут же развеян заявлением Ларисы, что мать родила ее не от мужа, а от другого главного возлюбленного своей жизни… Ах, та-а-ак? Ну, а вообще-то, какая разница? Чего не бывает в семьях и куда я лезу?
Дорогой друг!Перед вами первый номер нашего журнала. Окинув взором современное литературное пространство, мы пригласили на нашу поляну тех, кто показался нам хорошей компанией. Но зачем? — вероятно воскликните вы. — Для чего? Ведь давно существует прорва журналов, которые и без того никто не читает! Литература ушла в Интернет, где ей самое место. Да и нет в наше время хорошей литературы!.. Может, вы и правы, но что поделаешь, такова наша прихоть. В конце концов, разориться на поэзии почетней, чем на рулетке или банковских вкладах…
Сборник работ киноведа и кандидата искусствоведения Ольги Сурковой, которая оказалась многолетним интервьюером Андрея Тарковского со студенческих лет, имеет неоспоримую и уникальную ценность документального первоисточника. С 1965 по 1984 год Суркова постоянно освещала творчество режиссера, сотрудничая с ним в тесном контакте, фиксируя его размышления, касающиеся проблем кинематографической специфики, места кинематографа среди других искусств, роли и предназначения художника. Многочисленные интервью, сделанные автором в разное время и в разных обстоятельствах, создают ощущение близкого общения с Мастером.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.