Тарковские. Осколки зеркала - [38]

Сколько раз, когда еще не дошли мы до последней грани отношений, просил, молил тебя подумать, способна ли на беспредельное чувство, будешь ли ты со мной счастлива; ты говорила положительно, я поверил, был брошен жребий, пережито много драм, близких к трагедии, и когда уже приблизился положительный формальный момент развязки, ты бросила меня. Объясни мне, объясни искренно, дружески. Я не могу еще взять в толк. И мне все еще не верится, что мы уже не близки. Скажи мне все просто. На мои последние два письма ты не хочешь и ответить. Бог с тобой! Я никогда не буду навязываться, никогда не буду «требовать» любви. Но дай мне понять, что ты и что с тобой. Одно мне лишь могло бы дать ключи к уразумению, если бы ты кого полюбила. Но ты в Ярославце, в той душной атмосфере, из которой хочешь вырваться. Значит, что-то не то. Ты разлюбила меня? Ну, ты и скажи просто.

А я люблю тебя беспредельно. Создан был, есть храм, где ты – мое божество. В нем буду служить. Буду одинок, но вместе с тем образом, который в душе. А реальный отойдет в сторону. Реальность – фикция. Если… реальность разобьет все, что казалось истиной, запачкает грязью самое дорогое, самое святое, ну, тогда умру.

Поменяемся ролями – на моем несчастье ты будешь строить свое счастье. Н.

Ты думаешь Иван не отомстит тебе в будущем, что ты любила меня? Только теперь он притаился ласковым и нежным зверенышем, и попомни меня: жестоко обидит тебя. (Вероятно, по теории праведного мщения: это за меня.) Ты думаешь, и дочь оценит твою жертву впоследствии и не нанесет обиды? Ошибаешься. (Тоже за меня.)

Прости, что пишу тебе. Не могу не писать. Неужели ты так жестока, что не напишешь мне? Если так, то больше не буду утруждать тебя своими письмами о своей больной душе.

19. ХII.1916.

Я уверена, что именно это письмо соединило Николая Матвеевича и бабушку на долгие годы. Иначе зачем она хранила эти странички в своем старом фибровом чемодане?

Кирилка

Я не знаю, ездила ли бабушка с мамой в тот год в Крым. Думаю, что нет. Зато определенно знаю, что в Крыму, в Балаклаве, они были. Знаю это от мамы, знаю и по бабушкиным рассказам. Помню, что в детстве слушала эти рассказы с интересом, но никогда не задавала вопросов вроде «А что было дальше?». Поэтому путешествие бабушки и мамы в Крым осталось в моей памяти не как событие, имеющее начало и конец, а как отдельные истории, главной из которой была история куклы Кирилки. Но о ней чуть позже.

Я уже рассказывала, что в детстве любила играть моточками кружев, лежавших в большой атласной коробке из-под конфект (так произносила бабушка). А коробка эта появилась у бабушки как раз во время ее путешествия в Крым. Чтобы не скучать в купе, она взяла с собой белые нитки кроше и вязальный крючок. Ехавший в том же вагоне молодой офицер, желавший поухаживать за молодой дамой, поинтересовался, что она собирается вязать. Бабушка ответила, что за время пути хотела бы связать себе сумочку с бахромой и со шнурами-ручками. «Бьюсь об заклад, что вы не успеете ее связать до прибытия поезда в Крым!» – воскликнул офицер. Бабушка согласилась на пари, принялась за работу и связала сумочку за одни сутки.

Офицер признал свое полное поражение, на первой же станции вышел и вернулся с роскошной коробкой, которую с поклоном преподнес бабушке. Коробка давно канула в вечность, а сумочка из кроше сохранилась. Я до сих пор восхищаюсь бабушкиным искусством.

Бабушка и мама прибыли в Балаклаву и сняли квартиру. Мама вспоминала, что добрая хозяйка как-то угостила ее куриными шкварками, от которых у нее разболелся живот.

А еще она вспоминала, что в Балаклаве они видели царскую семью, проезжавшую в открытом ландо. Все четыре девочки были в белом – в одинаковых белых платьях, с белыми бантами в распущенных волосах. Наследник – в матросском костюме. Семья показалась маме довольно заурядной, в костюмах она ощутила что-то мещанское. Конечно, это свое детское впечатление она осмыслила позже. Тогда же мама не испытала «священного трепета», а почувствовала только, что царь и царица – просто люди, как и все.

Бабушка, естественно, тоже видела царскую семью, но говорила об этом совсем в другой интонации. Вспоминала с почитанием и восторгом. Описывала платья великих княжон, шляпу и белый кружевной зонтик царицы.

Про злополучные шкварки бабушка никогда не говорила, зато часто рассказывала мне о том, как она выиграла в лотерею куклу Кирилку.

Эта кукла с фарфоровым личиком, с закрывающимися карими глазами пережила много невзгод, но сохранилась, и я в нее играла после эвакуации. За многие годы и за многие переезды она утратила свой роскошный наряд – кружевное платьице, панталончики и шляпу, которые можно было увидеть на фотографии, снятой в Калуге.

На карточке мама вышла заплаканной и сердитой, а Кирилка – безмятежно-прекрасной. Мама, раздосадованная тем, что для съемки бабушка завила ей волосы и наряжала то в бархатное платье, то в полосатый курортный костюмчик, плакала оттого, что Кирилка никак не хочет стоять на кресле, падает.

Не такой нарядной, но все же прелестной барышней была кукла и в Переделкине весной 1944 года. Ее красивые карие глаза были так же изумленно распахнуты, нежные фарфоровые щечки пылали румянцем. Я сидела на крылечке дома и переодевала Кирилку. Но резинка, на которой держалась белокурая головка с настоящими волосами, от ветхости порвалась. Голова отделилась от покрашенного в телесный цвет тела из папье-маше, упала на ступеньку крыльца и раскололась. Трещина прошла по лицу Кирилки, обнажился ужасный механизм закрывания и открывания глаз. Я долго пыталась приладить один кусок фарфоровой щеки к другому, но ничего уже нельзя было поделать – кукла погибла.