Тариф на друга - [17]

Выпив с Грыжиным еще по бутылке армянского коньяка, сыщик порывался ехать в родильный дом и угощать там весь медицинский персонал. Но Иван Григорьевич матерно обругал счастливого папашу и уложил его спать. За что потом подполковник искренне благодарил Ивана Григорьевича.

«Я знал, Петро, что ты дурилка, но не знал, что до такой степени», – ворчал Грыжин. Старый генерал был очень польщен, что в его честь назвали одного из малышей и всерьез злиться на Ерожина не мог.

Прошел месяц, и все оказалось далеко не столь радужно, как в те первые дни. Надя вовсе не выглядела счастливой. Наоборот, она часто сидела без движения и смотрела в одну точку. От криков малышей жена вздрагивала, и когда шла их укачивать, выражение ее лица никак нельзя было назвать умиленным. Скорее в нем читались испуг или обреченность.

– Почему они все время орут? Я этого не выдержу. – Говорила она Ерожину, и подполковник не знал, что жене отвечать.

– Я превратилась в дойную корову. – Жаловалась Надя: – Я же человек. Почему я должна без конца что-то сцеживать, сливать, спать мокрая?

– Ну что ты, Надюша? Наверное, так надо. – Мямлин Ерожин, пытаясь ее успокоить.

– Пусть бы и тебя сосали днем и ночью. – Обиженно возражала жена.

– Ну, Надюша, у меня же нет молока. Что же они могут у меня сосать? Потерпи, они же вырастут. – Разводил он руками и возил ей врачей, потому что у Нади начались проблемы с грудью. В офис на Чистых Прудах подполковник являлся сонным и усталым. Его сыскной талант, утомленный проблемами мастита, аллергии, авитаминозов, запоров и поносов, дремал. В результате расследование по заказам клиентов происходило медленно и бездарно. Если бы не Иван Григорьевич и Глеб, офис, вообще стоило бы закрыть. Михеев очень вырос как сыщик и уже неплохо работал без помощи шефа. На счастье Петра Григорьевича, очень сложных и ответственных дел в это время на нем не висело. Сестры помогали Наде как могли. Но Люба Михеева сама родила полгода назад, а Вера много работала, ассистируя мужу в фонде. Сева без нее не мог прожить и дня. Поэтому сидеть все время с Надей они не имели возможности. Спасала лишь Лена Аксенова. Став бабушкой, Елена Николаевна металась между Чертановым и Фрунзенской набережной, разрываясь между дочерьми. Ерожин очень радовался, что приобрел квартиру рядом с тещей. Без ее помощи он бы вовсе пропал.

Но самым трудным для подполковника оказался вынужденный пост. По словам врачей, он должен был забыть на несколько месяцев, что его жена женщина. Спать с молодой и красивой супругой и отворачиваться к стенке было труднее всего. Надя его жалела и была готова уступить, если бы он попросил. Но Ерожин держался. Подполковник стал ловить себя на том, что на улице всякую смазливую рожицу провожает долгим жадным взглядом.

После истории с диспетчером Наташей он дал себе слово хранить верность жене и пока это ему удавалось. Но одно дело хранить эту верность, когда в постели любимая женщина ему принадлежит, а другое, когда эта любимая женщина принадлежит только Ване и Леночке.

– Я больше не встану. Я их убью. – Тихо сказала Надя. Ерожин посмотрел на часы. Было без пятнадцати три. Оба его чада орали благим матом.

– Я могу встать, Надюша, но, наверное, они просят есть. – Сказал Ерожин, приподнимаясь на постели.

– Откуда я знаю, что они просят. Орут и все. Хоть бы сказали: «мама, покорми». Они одинаково орут и голодные и нет. – Обреченно проговорила Надя, но все же поднялась и пошла к малышам.

– Ну, что там? – Сонно пробормотал Петр Григорьевич.

– Ну, что там может быть?! Оба мокрые, оба в говне. Сил моих больше нет. Петь, завтра опять нужны памперсы.

– Я же на днях привез полную машину. – Удивился Ерожин.

– Их же двое, Петя. Памперсы кончаются. – Надя привела в порядок детские постельки, взяла двойняшек на руки и стала ходить с ними по комнате, монотонно завывая, что должно было означать колыбельную песню. Малыши понемногу затихли.

– Посмотри, какие они чудные! – Ерожин поглядел на жену и поразился ее перемене. Глаза Нади светились счастьем, она целовала ножки и ручки малышей и улыбалась.

– Тебя, Надюха не поймешь, только была готова их убить, а теперь радуешься… – Удивился Петр Григорьевич.

– Глупенький, я просто устала. Но если бы у меня Ванечку и Леночку отняли, я бы повесилась. – Надя уложила их в кроватки, легла и тут же уснула. До родов такого таланта ко сну Ерожин за женой не замечал. Теперь она спала в любое время суток, как только дети смолкали. Петр Григорьевич так быстро заснуть не мог. Он перевернулся на спину и стал смотреть в потолок. Надя во сне бросила ему на живот свою ножку. Ерожин погладил ее по коленке и почувствовал, что в нем все вскипает. Он сжал зубы, осторожно снял с себя ногу Нади и отвернулся. Жена что-то пробормотала во сне, придвинулась к нему и обняла его сзади. Петр Григорьевич спиной почувствовал ее горячую, влажную от молока грудь.

– Господи, я конечно, грешник, но нельзя же меня так долго карать. – Простонал он. Почему-то на память приходили их прежние ночи, когда они оба засыпали усталые и удовлетворенные друг другом. Ерожин вспоминал, как Надя раздевается, кокетливо поддразнивая его своей наготой, как нежно и доверчиво отдается ему.