Тараумара - [20]

В этот день был только один музыкант — он играл на скрипке, сидя на земле. А полный оркестр состоит из гитары, маленького барабана, колокольчиков и железных палочек. Маленький барабан — это военный музыкальный инструмент; его звук перекатывается от одной горной вершины к другой.

У вождей, или ведущих танец, на голове — маленькая зеркальная корона, фартук каменщика треугольной формы и большая прямоугольная накидка на плече. Кроме того, на них специальные штаны, которые заканчиваются треугольниками чуть ниже колена.

Матташин — это не священный ритуал, а светский народный танец, завезенный в Мексику испанцами. Однако тараумара придали ему вид индейского танца, они отметили его своим духом. Даже если вначале эти танцы подражали движениям природы: ветру, деревьям, муравьеду, бегущей реке, у тараумара они приобрели высокий космогонический смысл, и у меня создалось впечатление, что я буквально вижу, как движутся планетарные муравьи по компасу небесной музыки.

Индейцы танцуют под звуки наивной и изысканной музыки, которую не в состоянии воспринять ни одно европейское ухо; кажется, что все время слышен один и тот же звук и повторяется один и тот же ритм. Но через какое-то время начинает казаться, что эти почти одинаковые звуки и повторяющийся ритм пробуждают в нас воспоминание о великом Мифе; они напоминают таинственную и сложную историю.

Ведущий изгибался и принимал различные позы, следуя за ритмом, и его танец подражал шагу крошечного муравья, который передвигался, слегка пошатываясь; танцор складывался, гнулся и наклонялся, подражая беспорядочным движениям чрезмерно раздувшейся лягушки. В правой руке танцор ловко удерживал калебасу, заполненную колечками свернувшихся затвердевших гусениц, плотных, как стекло, а его левая рука играла веером из цветов.

В музыке тараумара совсем немного тактов, и они без конца повторяются. И при каждом новом повторе ведущий покидает свое место, уходит оттуда, где он принимал различные позы, и движется так, чтобы обойти других танцоров.

Эти танцоры разделены на две группы, и каждый по очереди показывает ведущему свое лицо. Он делает это так, словно он — вооруженный всадник, прекрасный античный воин в сияющих доспехах, а затем удаляется в противоположную сторону. После того как ведущий обошел вокруг каждого танцора, он возвращается на свое место, отбивая ритм ногами. На этом один эпизод танца заканчивается. Но затем приходят другие, неистовство начинается сызнова и продолжается всю ночь, от захода солнца до самой зари, и, кажется, танцоры никогда не устают.

Стоя цепочкой, один за другим, слегка касаясь стены — не опираясь спиной о перегородку, но чуть дотрагиваясь до нее то левым боком, то правым, — несколько молодых людей время от времени испускают леденящий вопль, похожий на звук охотничьего рога, их голоса напоминают тоскливый крик гиены, больного пса или сдавленный хрип петуха.

Вопль не очень продолжительный, но раскатистый: его испускают по очереди, он как бы переходит от одного к другому почти без пауз, словно живая человеческая гамма, которая в сумраке обретает значение призыва.

Танцуют таким образом до захода солнца, а пока одни танцуют, другие индейцы кусок за куском подбирают тело быка, голову которого они бросили на землю в тот момент, когда диск солнца скатился с неба. Именно тогда ведущие остановились, а танцоры столпились вокруг них. И снова, все вместе, они затянули свою мрачную мелодию. Песню сожалений, религиозного раскаяния, тайного призыва не знаю к каким темным силам, к каким потусторонним сущностям.

Потом они уселись перед большим костром, расположенным гораздо дальше, чем предыдущее место, в уголке, защищенном и укрытом, словно сама ночь, так как вторая часть ритуала должна была наглядно показать, что это ритуал тайный, оккультный. В этот момент им принесли свежую кровь, разлитую по бокалам. И танец, который возобновился с самого начала, должен был продлиться всю ночь.

Мясо быка собрали в четыре больших глиняных кувшина, и поверх кувшинов женщины соорудили огромный крест. Все пили горячую кровь и тысячи и тысячи раз снова принимались прыгать, подобно лягушкам. Порой все погружались в сон. Затем начинала играть скрипка, и танец возобновлялся. И люди, включаясь в танец, время от времени испускали крик загнанного шакала.

Пусть о моем сравнении думают что угодно. Во всяком случае, поскольку Платон никогда не был в Мексике, а индейцы тараумара никогда его не видели, следует допустить, что идея этого священного ритуала пришла к ним из того же легендарного доисторического источника. Только это я и хочу сказать.

ТЕКСТ, ОПУБЛИКОВАННЫЙ В "VOILA"

Забытый народ [26]

На севере Мексики, в сорока восьми часах от Мехико, живет племя чистокровных краснокожих индейцев — тараумара. Сорок тысяч человек живут там, как в допотопные времена. Они — вызов нашему миру, где так много говорят о прогрессе именно потому, что уже оставили всякую надежду на возможность прогресса.

Этот народ, который уже должен был бы физически выродиться, в течение четырехсот лет сопротивляется всему, что пыталось его одолеть: цивилизации, смешению с другими расами, войне, зиме, животным, бурям и лесу. Вопреки всем медицинским теориям, они практически не носят одежды — зимой, в горах, засыпанных снегом. Можно сказать, что у них коммунизм, который выражается в чувстве непосредственной, непроизвольной сплоченности.