Тараумара - [16]

а почему он слюнявит знак?

Чтобы его помазать.

Нет ничего святого или священного без помазания.

А не становится ли язык в момент помазания остроконечным?

не размещается ли он меж четырех стран света?

Так, значит, нужно, чтобы появляющееся солнце проходило шесть точек мерзкой фразы, чтобы спастись, а затем обернуться молнией.

Потому что солнце поднимается точно в уровень с крестами, как шаровая молния, о которой известно, что она не простит? Не простит чего?

Греха одного человека и целой деревни, и именно по этой причине уже за несколько недель до ритуала видишь, как очищается, одевается в чистую белую одежду и умывается все племя тараумара,

И вот, наконец, наступает День Ритуала и сверкающего явления.

Именно тогда укладываются на землю шесть мужчин в белых одеждах, шестеро, которых считают самыми чистыми в племени.

И считается, что каждый обвенчан с крестом.

Одним из тех крестов, что представляют собой две палки, перевязанные грязной веревкой.

Седьмой человек стоит и держит на себе крест, притороченный к бедру, в руках у него странный музыкальный инструмент из деревянных пластинок, положенных одна на другую,

которые издают звук — нечто среднее между ударом колокола и пушечным выстрелом.

И однажды на рассвете седьмой Тутугури начинает танец, ударяя по одной из пластинок черной чугунной колотушкой.

И тут мы видим, как мужчины с крестами, появившиеся словно из-под земли, подпрыгивая проходят вперед и образуют круг, и каждый из них должен семь раз обойти вокруг своего креста, не нарушая общего круга.

Я не знаю, то ли действительно поднимается ветер, то ли ветер возникает от этой старинной музыки, которая звучит до сих пор, но ощущение такое, словно по тебе хлещут порывы ночи, дыхание, поднявшееся из склепов сгинувшего народа, пришедшего сюда, чтобы явить свое лицо, нарисованное лицо, насмехающийся и беспощадный лик.

Беспощадный, потому что правосудие, которое он несет, не от мира сего,

Будь чистым и праведным, кажется, говорит он.

И будь невинным.

Или я приоткрою для тебя свою геенну.

И геенна приоткрывается.

Цимбалы седьмого Тутугури причиняют острую боль: это кратер вулкана во время извержения.

Кажется, пластинки сейчас разлетятся от этих звуков, как лес под топором фантастического лесоруба.

И вдруг происходит то, чего ждали: сернистые пары в виде лилии струей вырываются в каком-то месте внутри круга, очерченного людьми, который замкнут шестью крестами, а следом — пламя, огромное пламя вдруг разгорается,

и это огромное пламя гудит.

Оно гудит неслыханно громко. Внутри этого пламени полно звезд, раскаленных частиц — словно восходящее солнце ведет за собой всю небесную систему.

И вот солнце занимает свое место.

Оно разместилось в центре небесной системы. Оно оказалось словно в центре грандиозного взрыва.

Потому что горящие частицы, словно солдаты воюющей армии, вспыхивая, бросались друг на друга.

Тогда солнце стало круглым. И мы увидели огненный шар прямо на пути настоящего солнца, потому что начала подниматься заря, переходя с одного креста на другой.

Шесть человек раскрыли объятья, но не для того, чтобы изобразить кресты: они вытянули руки вперед, словно хотели принять этот огненный шар, а тот, делая оборот вокруг каждого креста, воткнутого в землю, словно все время уклонялся.

Ибо цимбалы — это ветер, они стали территорией ветра, где могла бы передвигаться целая армия. На самом деле.

И вот, у границ шума и небытия, ибо этот шум так силен,

что вызывает впереди себя только небытие,

так вот, там возникает мощный топот. Ритм, отбиваемый армией на марше, или галоп — от безумного бремени.

Огненный шар сжигает шесть крестов; шестеро людей с протянутыми вперед руками видят, как все это происходит, все шестеро — измучены и раздражены.

Усиливается топот скачки.

На горизонте различимы кресты, словно убегающая лошадь несется вперед с обнаженным всадником на спине, потому что число отбиваемого ритма — 7. Однако крестов всего шесть.

А в деревянных цимбалах седьмого Тутугури всегда преддверие небытия,

всегда эта интродукция небытия:

это пустое время,

какое-то пустое время,

нечто вроде пустоты, расходящейся между пластинками срезанного дерева,

небытия, которое призывает человеческий торс,

человеческое тело, собранное из частей в ярости (нет: в рвении) того, что изнутри.

Там, где из-под небытия пробирается гул больших колоколов, несомый ветром, разрывы морских пушек, рев волн в бурю и шторм;

короче говоря, несется лошадь, неся на себе тело человека,

голого человека, который потрясает — нет, не крестом, но палкой из железного дерева, привязанной к огромной лошадиной подкове,

куда целиком проходит его тело,

его тело, рассеченное кровавым шрамом,

и лошадиная подкова,

словно челюсти клячи,

которую человек воспринимает как собственный кровавый шрам.

Иври-сюр-Сен, 16 февраля 1948 года

ТРИ ТЕКСТА. О ПЛЕМЕНИ ТАРАУМАРА, ОПУБЛИКОВАННЫЕ В EL NACIONAL [20]

Страна волхвов [21]

Мне доводилось слышать, что не в Италии, а в Мексике художники еще до эпохи Возрождения стали применять синий цвет в своих пейзажах и сумели отодвинуть далеко вглубь тот фон, на котором они изображали, к примеру, Рождество.

В стране тараумара самые невероятные легенды предоставляют доказательства своей реальности. Когда оказываешься в этой стране и видишь богов на вершинах гор, богов с укороченной левой рукой и с пустотой на месте правой, богов, склонившихся вправо, и, нагнувшись, слышишь, как поднимается к твоим ногам грохот водопада, а над водопадом — ветер, который перелетает с вершины на вершину, и когда поднимаешься так высоко, что вокруг видишь огромное пространство, где нет ничего, кроме вершин, — ты уже не сомневаешься, что добрался до одного из нервных сплетений земли, где жизнь продемонстрировала свои первые проявления, первые результаты.