Тараканьи бега - [5]

Я забываю все слова, я забываю, кто я есть.

Во мне живет только страх, когда ты грустишь!

– Круто! - поощрял музыканта Дамкин, который обожал, когда писали песни на его стихи.

Шлезинский тоже обрадованно сиял. Недавно он отпустил бороду и теперь был очень похож на еврея.

– Если тут пропустить небольшое соло, - говорил он, - а вот тут вставить сакс, это будет настоящий хит! Гораздо грамотнее, чем у "Машины времени"!

Карамелькин, до этого углубленно читающий книжку по программированию с жирной надписью "Фортран на ЕС", поднял голову и важно произнес:

– Музыка действительно хорошая! Гораздо лучше, чем стихи!

– Приятно услышать умную мысль! - язвительно сказал Дамкин. - Но вдвойне приятно услышать её от Карамелькина!

Карамелькин насупился.

– Кстати, надо о деле поговорить. Арнольд, как ты относишься к охране природы?

– Нормально.

– А ёжиков любишь?

– Люблю, а что?

– А ты знаешь, что ёжиков в стране становится все меньше и меньше, и скоро останется только один ёжик, да и тот - в Красной книге?

– Не слышал об этом.

– Вот я тебе и сообщаю, - Дамкин подлил себе чаю и взял еще один пряник. - Мы со Стрекозовым учредили Общество Охраны Ёжиков, чтобы эти красивые и добрые животные совсем не загнулись. Присоединяйся. Вступительный взнос всего пять копеек.

– Пошли вы со своими взносами! На работе уже достали, то общество охраны памятников, то ДОСААФ!

– Тебе что, пять копеек жалко?

– Жалко! Ладно бы на полезное дело, а то...

– Крохобор! - заклеймил Стрекозов. - Шлезинский вот уже дал десять копеек и был принят в общество. И Бронштейн уже вступил. Три раза.

– Что может быть полезнее охраны ёжиков? - возмутился Дамкин. - С такими жадными эгоистами, как ты, коммунизм не построишь!

– Я и не собираюсь ваш коммунизм строить. Тоже мне Маркс с Энгельсом нашлись.

– Карамелькин научился острить, - поразился Дамкин. - Надо эту шутку записать! Очень смешно!

Стрекозов почесал в затылке и вспомнил:

– Да, Арнольд! А как там твоя школьница? Ты с ней встретился?

– Я ее два часа прождал, а она почему-то не пришла, - сказал Карамелькин. - Кстати, надо сходить, посмотреть, нет ли от нее письма!

Карамелькин встал и вышел из квартиры.

– Арнольд обнаглел, - заявил Дамкин. - Сам за всю свою жизнь ни строчки не написал, а критикует мои стихи! Кретин-критик нашелся!

– А чего, - Стрекозов тоже подлил себе чаю. - У тебя, действительно, фиговые стихи!

– У тебя, что ли, лучше?

– Нет, у меня еще хуже! Но это не аргумент в пользу твоих стихотворений! С ними только в сортир ходить!

– А с твоими и в сортир не походишь! Ты их на такой плохой бумаге пишешь!

– Хорошая мысль! - воскликнул Стрекозов и пояснил уставившимся на него друзьям. - Надо повесить в туалете два ящичка. Один - с моими стихами для Дамкина, а другой - наоборот. И перед использованием прочитать! Если понравится, тогда отдавать в какой-нибудь журнал!

– Да, - оценил Дамкин. - Это будет хорошая цензура.

Хлопнула дверь, вернулся сияющий Карамелькин.

– Письмо! - показал он. - Стрекозов, на, прочитай! У тебя хорошо получается!

– Сам читай, - сказал Стрекозов. - Я чужие письма не читаю, особенно когда пью чай и кушаю пряники!

Карамелькин развернул листок, вырванный из тетради в клеточку и прочитал:

– "Милый друг! Сегодня как-то особенно тоскливо и одиноко. Прости, что не смогла прийти на наше первое свидание! У нас в школе было комсомольское собрание, оно затянулось до вечера, и я не успела. А сегодня мне особенно одиноко и тоскливо. Не сходить ли нам в кино? В нашем кинотеатре идет замечательный фильм "Винету, сын Инчучуна", я на него уже три раза ходила!"

– Да, фильм ничего, - подтвердил Дамкин. - Мы со Стрекозовым тоже на него ходили два раза. Один раз - я, второй раз - Стрекозов. Очень интересный фильм. Я там чуть было не познакомился с одной школьницей, может это была твоя?

– Хватит издеваться, - огрызнулся Карамелькин. - Слушай дальше! "Я так изнываю от любви! Я даже почти решилась прийти к тебе домой, но ты живешь не один! К тебе ходят разные неприятные люди, а один, самый отвратительный, живет постоянно!"

– Не трудно догадаться, что неприятные люди - это мы, - догадался Дамкин. - Стрекозов, ты очень неприятный человек!

– Я знаю, - сказал Стрекозов. - А вот кто из нас самый отвратительный? Кто тут живет постоянно?

– Наверно, я? - предположил Шлезинский. - Ну и дура эта ваша школьница!

– Тише вы! - Карамелькин страдальчески сморщился. - И так из-за вас страдает моя личная жизнь, а вы еще тут шумите! Вот выгоню вас из квартиры, приведу эту милую девушку...

– Читай, читай, - разрешил Стрекозов. - Очень интересное письмецо!

– "Этот самый отвратительный, - продолжил Карамелькин, - совсем не похож на тебя. Он, конечно, твой приятель, я не могу ничего иметь против, но вообще-то он на вид полный кретин - тощий, светловолосый, постоянно курит и, наверное, гомосексуалист! И фамилия его - Карамелькин!" Карамелькин запнулся и удивленно перечитал. - "Фамилия его - Карамелькин!" Ничего не понимаю... Тут что-то не то написано...

– Ну-ка дай, - протянул руку Дамкин и выхватил письмо. - Так... гомосексуалист... И фамилия его - Карамелькин! Точно! А вот дальше: "А ты такой представительный мужчина! Особенно мне нравится твоя борода, которую ты начал отпускать..." По-моему, это не Карамелькину письмо, - Дамкин заржал. - Девочка влюбилась в Шлезинского!