Таня и Юстик - [9]

- Ты опять стоишь у окна? - спросила Таня.

Я прислушался, чтобы не пропустить его ответ.

- Он не был удачливым, - услышал я голос Телешова и догадался, что это про отца. - Вообще ему не везло, но он никогда не терял надежды. И даже со смертью ему не повезло. Его могли убить в бою, он этого не боялся, приучил себя, а его повесили.

Я подождал еще немного, прислушиваясь к их голосам, и неожиданно поймал себя на том, что вспоминаю день казни его отца.

Это было уже в то время, когда Пятрас стал поправляться. Я вышел в прихожую, чтобы подняться к Эмильке, Марты не было дома, и вдруг неожиданно вернулся дядя. Он был очень взволнован: "Его казнят". Я хотел подойти к окну, но он не разрешил.

Оказывается, дядя знал о том, что Телешова казнят, уже несколько дней и даже ходил по этом поводу к Грёлиху с просьбой не устраивать казни на городской площади. Но тот и слышать не хотел об этом, ибо комендант города решил, что полковой комиссар Телешов должен умереть на виду у народа.

Дядя подвел меня к распятию, и мы опустились на колени. "Пресвятая матерь, источник милостей, утеха жизни нашей, упование наше... - Я слышал голос дяди, произносивший слова молитвы. - Тебе шлем мы воздыхание, скорбь и горести из этой юдоли слез..."

Мы еще стояли на коленях, когда в дверях появился Пятрас. Его внимание привлек шум толпы, который доносился с городской площади. Дядя быстро встал и успел его перехватить, он не позволил ему подойти к окну сказал, что его могут узнать. Пятрас спросил, что там происходит, и дядя ответил, что это немцы, и перевел разговор. Дядя всеми силами старался отвлечь Пятраса и сказал: "Миколас, по-моему, Пятраса пора узаконить". Торопливо открыл ящик письменного стола, достал оттуда очки, ножницы, расческу. Подозвал Пятраса и начал его причесывать по-новому, потом надел ему очки.

Конечно, это была страшная игра. На площади казнили отца, а здесь, в комнате, стоял его сын и ничего об этом не знал.

"Как тебя зовут?" - спросил дядя.

"Пятрас", - ответил он.

"Откуда ты приехал?"

"Из Алитуса. Я брат Миколаса".

И все это происходило под крики с площади, под шум сгоняемой толпы.

"Они кого-то казнят? - спросил Пятрас. - Наших?"

"Нет, - ответил дядя. - Кажется, своего... Дезертира. Ну как, Миколас?"

Я ничего не успел ответить, потому что в это время немцы ударили в барабаны и началась казнь. Дядя не успел опомниться, как Пятрас подбежал к окну и все увидел. Он, конечно, не мог на таком расстоянии узнать своего отца, но все случившееся сильно подействовало на него, и он потерял сознание. Рана у него еще не зажила, и он был очень слаб.

- Ты что-то сказал? - раздался сонный голос Дали.

- Нет, - ответил я.

Хотя, видимо, я разговаривал вслух, потому что у меня в голове вертелась фраза: "Учителя Гольдберга затравили собаками". Это были слова Лайниса, которые он сказал Марте. "Глупая девчонка, - подумал я про Таню, - затеяла разговор о предательстве! Даля права, это никому не нужно". Интересно, а почему Лайнис всегда оказывался в нашем доме в самые напряженные моменты. Он появился, когда от нас только что ушел полковой комиссар Телешов. Он был с немцами, когда нас арестовывали. Он, может быть, знал, что Марта прячет Эмильку?

Я повернулся на бок с твердым намерением выбросить из головы все это и заснуть. Завтра тоже предстоял тяжелый день. Надо было его выдержать, надо было дождаться отъезда Телешовых, чтобы вернуться к прежней жизни. И неожиданно поймал себя на том, что снова вернулся к воспоминаниям...

Только что я закрыл дверь за его отцом, и вернулся в комнату, и вновь увидел его, лежащего на диване, и себя еще мальчишкой. Дядя спросил, закрыл ли я двери на ключ, и я ответил, что закрыл. У дяди всегда был ровный, мягкий голос, он успокаивал, внушал, подчинял. Этот медлительный, добрый голос никогда не уходил от меня. И в тот критический момент самообладание не изменило ему. Он произнес в своей обычной манере, что, пока мальчик у нас, придется закрывать дверь. Потом он напомнил мне, что, пряча Леню Телешова, мы нарушаем приказ немцев и за это нарушение - казнь.

Понимал ли я тогда истинный смысл событий, которые скрывались за этими словами, или, как всякий подросток, надеялся на благополучный исход? А дядя, разумеется, понимал.

Ну да, именно в этот момент и появился Лайнис. Дядя заметил его в окне и окликнул. Я старался вспомнить, о чем они тогда говорили, но не мог. Вспомнил только, что Лайнис предупредил, что из нашего окна виден свет и из-за этого могут быть неприятности. Да, именно так и сказал Лайнис, что могут быть неприятности, и они вскоре начались. А может быть, Лайнис предупредил нас, а потом, также на всякий случай, предупредил и немцев?

С такими дурацкими мыслями трудно заснуть, и я стал вспоминать, что было после этого. А после этого пришли немецкие солдаты, которые чуть не высадили входную дверь, пока мы с дядей переносили Пятраса в мою комнату. Теперь она называется комнатой Юстика, который, счастливый парень, ничего об этом не знает. Потом я услышал торопливый топот тяжелых сапог, крики по-немецки - это дядя открыл солдатам дверь, - и тут же раздалась автоматная очередь. Я выскочил в комнату, думая, что они убили дядю. Но дядя был жив, а один из солдат оттаскивал его от дверей в соседнюю комнату. "Беги к господину Грёлиху!" - крикнул дядя по-немецки. Имя Грёлиха сделало свое дело. Солдат отпустил дядю, а я, не останавливаясь, пробежал мимо. Когда я пробегал через прихожую, то увидел второго солдата, спускающегося по чердачной лестнице. Именно он, прежде чем войти в Эмилькину комнатку, дал очередь - боялся красноармейцев, которые, раненные, скрывались по чердакам.